Джин Вулф - Чародей
— Не сомневаюсь. Но она может сама себе приготовить. Если она хочет есть с нами, она должна с нами работать — и будет лучше, если она с самого начала это усвоит.
— И для вас тоже, сэр. Почту за честь, сэр.
— Если Хела может сама себя обслужить, я тоже могу. — Я снял с плеча лук, сел у костра и взял у Анса одну из веток. — Будь добр, отрежь мне кусок.
— Да, сэр. Еще не ложились, сэр, да?
— Да, но поспать следует. Лягу, когда поем.
Однако, когда Анс, Бертольд и Герда снова заснули, и даже Гильф заснул, лежа на боку и похрапывая, и одна только Хела осталась сидеть на корточках у костра, с насаженным на вертел куском мяса размером с два моих кулака, я еще долго сидел с ней, время от времени задавая вопросы и часто погружаясь в молчание, чтобы обдумать ее ответы.
— У меня не так хорошо подвешен язык, — сказала она, — чтобы красиво болтать и услаждать слух мужчин. Иначе я бы неплохо устроилась в любом доме, где мне прислуживали бы старухи да рабы вроде моего новоиспеченного отца и на ужин подавали бы целого быка, когда я пожелаю. — Она рассмеялась, и я увидел, что зубы у нее вдвое больше моих. — Но вы сами видите, какая я, сэр рыцарь. Какой инеистый великан захочет взять меня в жены? Они любят своих соплеменниц, которые бегают к ним по ночам из Йотунхоума. Или южных женщин, крохотного росточка, с умелыми руками и медоточивыми устами. «О! О, какой ты огромный! Возьми меня!» Поэтому я отправилась в Мышиные горы, на поиски мужчин своего роста, и нашла, и служила им, как женщина служит мужчине, и в награду получала лишь тумаки да шишки.
— Они прогнали тебя? — спросил я.
— Пинками. Заметили мой нож?
Я кивнул.
— Он не заметил! — Хела басовито рассмеялась. — Говорят, на юге живут так называемые мужчины, которые бледнеют при виде стального клинка. Глупцы! Таким ножом не отнимают жизни.
— Сколько тебе лет, Хела?
— Я уже достаточно умна, чтобы отличить кота от катафалка. Вас беспокоит, что я прибежала к матери, сэр рыцарь?
Она сняла мясо с вертела, попробовала кусочек, потом вытерла губы рукой и облизала пальцы.
— Нет. Ты была голодна. Уверен, в трудную минуту я сделал бы то же самое, будь у меня мать.
— Мы подстерегаем путников на Военной дороге, я и Хеймир. — Хела насадила кусок мяса обратно на вертел и сунула в костер. — Некоторые дают нам что-нибудь, иногда.
— Вы ничего не попросили у меня, когда я проезжал там.
— Не видели вас, сэр. Сколько у вас лошадей?
— Ты имеешь в виду, вьючных? Ни одной.
— Тогда что вы могли дать нам, сэр рыцарь? — Хела улыбнулась, и хотя улыбка была не особенно приятной, я почувствовал, что она постаралась улыбнуться именно приятно. — Даже попрошайки не работают даром.
— Мне действительно нечего было дать вам. Вы бы меня ограбили?
— Рыцаря-то? На коне и с мечом? — Она снова рассмеялась. — Нет, только не я! И не Хеймир. У него не хватило бы духу сразиться с рыцарем. Мы предпочитаем иметь дело с разбойниками, сэр рыцарь, которые возвращаются домой после набегов и ведут за собой угрюмых рабов, тесно связанных друг с другом, что твои гирлянды сосисок, а впереди гонят коров и лошадей. — Хела возвысила голос до жалобного воя. — Да будут благословенны все истинные ангриды! Да будет благословенна Ангр, истинная мать, произведшая вас на свет! Ваша мать расточит вам столько милостивых улыбок, сколько трофеев вы захватили на Военной дороге. Не дайте помереть с голоду, о могучие воины! Подайте нам с братом! Самую малость, ничтожную кроху, господа хорошие! — Она возвысила голос еще сильнее. — Кусочек мяса мне! Хлебушка моему брату! Милосердие к детям — добродетель героев! Так мы голосили и тащились за ними, надеясь стянуть у них что-нибудь при случае. — Она потрясла головой.
— Такая жизнь не для девушки. Даже если девушка такая большая, как ты, — хотя по слухам, в Кингсдуме сотни девушек побираются. Что ты собираешься делать теперь, когда поешь?
— Следовать за вами, сэр рыцарь, покуда вы будете кормить меня и маму. Рыть коренья, коли вы прикажете.
Хела снова потрясла головой, еще энергичнее, а я обернулся и взглянул на Гильфа, который проснулся с тихим рычанием.
— Еще я умею доить, разделывать туши и пахать, — быстро добавила она, — и могу утащить на себе больше, чем ваш мул. Испытайте меня. А если… у вас же нет с собой служанки? Вам не холодно спать одному?
Благодаря Облаку перед моим внутренним оком на миг возникла неясная фигура, крупнее обычного мужчины, с веревкой в руках.
В непроглядном ночном мраке, стеной обступавшем нашу маленькую лужайку, звонкими колокольчиками рассыпался смех Ури.
— Вот горячая служанка, чтобы согревать его, когда понадобится; служанка, которая легко уместится с ним под одним одеялом.
— Кто это? — Хела уставилась в темноту.
— Рабыня облюбованной тобой жертвы. — Ури вступила в круг света от костра. — Господин, там здоровенный верзила у вас за спиной…
— С веревкой, которой собирается удавить меня. — Я кивнул. — Его сестра уже дважды заступалась за меня.
Хела отвернулась от Ури и уставилась на меня.
— Вы знали, что он там? Клянусь Имиром!
— И Гильф знал. Сомневаюсь, что он сумел бы накинуть веревку мне на шею.
— Или захотел бы. Кто это?
— Эльфийская дева.
— Они все такие красные?
— Только самые лучшие, — сказала Ури, — и такой цвет нам нравится больше, чем розовый в коричневую крапинку.
— Позови брата, — сказал я Хеле. — Наверное, он тоже голоден.
Она встала и подняла над головой вертел с куском дымящейся, шипящей свинины.
— Хеймир! Это тебе!
Он был еще больше Хелы, с могучими плечами, заставившими меня вспомнить Орга, и такой худой, что ребра торчали. Тяжелая челюсть, широкий нос и совиные глаза говорили об уме тупом и неразвитом.
Я знаком пригласил его сесть.
— Поешь. Герда будет рада видеть тебя.
Хела протянула вертел. Он взял, уставился на мясо долгим взглядом, а потом наконец принялся жадно есть.
— Ты объяснила мне, почему ты покинула горы, — обратился я к Хеле, — но не сказала, почему твой брат сделал то же самое.
— Он ушел со мной из старого дома. И ушел из нового, чтобы не расставаться со мной. Вы думаете, он тупой.
Я промолчал.
— Говорит он плоховато, истинная правда. Еще хуже меня, хотя я тоже чаще всего и двух слов связать не могу.
— Я бы назвала тебя скорее балаболкой, — заметила Ури.
— Ты рабыня сэра рыцаря? Рабам следует петь слаще, иначе беды не миновать.
Ури повернулась ко мне:
— Вам когда-нибудь приходилось кормить меня?
— Нет, — сказал я.
