Кирилл Шатилов - Алое пламя в зеленой листве
Дети бросали в костер коробочки флакса, и Зорк, подобрав одну из них и надорвав, стал задумчиво разминать податливые зерна. В это время жарившееся на огне мясо предательски зашипело и стало на глазах обугливаться. Зорк бросился спасать ужин. Выхватывая мясо из пламени, он не сразу заметил, что у него горят пальцы. Точнее не пальцы, а масло, выдавленное из зерен. Не замечая боли, Зорк едва сдержал смех. Почему дети, да и сам он, когда был таким же малышом, любили бросать флакс в костер? Да потому что коробочки громко лопались и вспыхивали. Флакс прекрасно горел! А маслом, полученным из него, можно было пропитать что угодно. Из случайного наблюдения в голове Зорка стал рождаться план, воплощение которого в жизнь сулило теперь поразительные перемены. И чем больше Зорк думал о том, какое этому открытию можно найти применение, тем очевиднее делалась для него необходимость до поры до времени держать все в тайне от родичей.
Клан Фраки насчитывал эму-нош человек — иначе говоря, столько, сколько пальцев было на мускулистых руках Кента и его братьев.
Счета, превышающего десять пальцев, обитатели Леса не знали. Зато у каждого пальца было свое имя, и самым большим числом оказывалось, таким образом, нош-нош, то есть «мизинец мизинцев» или «десять десятков». Считали слева направо, от мизинца до мизинца: ниш, гиш, эку, эму, герч, горч, ому, оку, гош, нош.
Из сорока человек половину составляли женщины, дети и старики. Последних принято было называть «старейшинами» и почитать как мудрых советчиков. Но что могли противопоставить они, чья мудрость измерялась белизной седин и глубиной морщин, ему, приручившему огонь? Придет час, и он вообще перестанет замечать их. Клану понадобятся сильные воины, способные натягивать тугую тетиву луков. И женщины, которые бы этих воинов рожали и вскармливали. Чтобы победить илюли один раз, достаточно его, Зорка, знаний. Однако чтобы уничтожить их без следа, стереть с лица земли вместе с деревянными и каменными домами, понадобятся воины, много воинов.
От этой мысли у Зорка заныл живот. Так происходило с ним всякий раз, когда он вспоминал прекрасную дочь своего старого боевого товарища Ноджа, вождя клана Лопи — рыжеволосую Сану. С тех пор как погибла мать Чима, Зорк одним своим уцелевшим глазом присматривал себе новую жену среди незамужних женщин других кланов. Вождю не годилось жить одному. Когда старейшины иногда заводили об этом разговор, он хмурился, но отшучивался, что «женат на войне с илюли». С ним не могли не соглашаться, зная, что он всю свою теперешнюю жизнь посвятил мести подлому врагу, и потому не слишком настаивали на строгом соблюдении традиций. Боевая ярость вождя придавала сил всему клану. А тем временем у Зорка не шла из головы Сана, которую он помнил совсем еще маленькой девочкой и которая при их недавней встрече на совете кланов предстала перед ним дикой и неуловимой женщиной, какой была когда-то и мать Чима. Можно даже сказать, что отчаянно смелое предложение Ноджа участвовать в налете на лесной Дом илюли Зорк принял из-за нее. Особенно поразили его ее брови, хищный разлет которых придавал ее красивому, почти детскому лицу выражение далеко не детской ненависти. Ее взгляд исподлобья полоснул его словно ножом, когда Зорк после совета попытался заговорить с ней наедине. Взглянула, хмыкнула и пошла прочь, дерзкая и независимая. А он смотрел вслед, на ее сильные бедра и думал, что нашел лучшую мать для будущих воинов Фраки.
И все-таки новый замысел оказался настолько впечатляющ, что Зорк, хотя и с неохотой, после долгого размышления предал ее. Он догадывался о том, что такая дочь непременно последует за своим отцом в самую гущу предстоящего сражения. И не опустит лука до тех пор, пока не кончатся стрелы. Где-то она теперь? Вероятно, по-прежнему подле отца, мертвая и прекрасная. Не знавшая страха и презиравшая боль. Интересно, ждала ли она прихода его, Зорка, во главе столь нужного подкрепления там, у стен Дома илюли? Стен, которые он намерен превратить в угли в память о ее гибели и о гибели всех тех, кому не суждено дожить до его, Зорка, великой победы.
Зорк сам удивился глухому рыку, вырвавшемуся из его груди. Ему нужна была Сана. Нужна сейчас. Нужна до боли в яростно сжатых кулаках. Сильная и непокорная. Пропахшая лесом и солнцем. Умеющая ненавидеть. И еще не научившаяся любить.
Зорк оставил Кепта с братьями трудиться в предвкушении неотвратимо приближающегося часа возмездия, а сам направился обратно к стойбищу. Урчание в животе напомнило ему, что с самого рассвета он ничего не ел.
Стойбищем лагерь назывался потому, что Фраки, в отличие от многих других кланов обитателей Леса, предпочитали не задерживаться подолгу на одном месте. Старики рассказывали, что когда-то, когда их было такое множество, что для перечета не хватило бы пальцев на руках всех нынешних членов клана, Фраки могли себе позволить постоянно жить в одних и тех же гнездах, свитых из прочных веток в кронах могучих уков. Это было задолго до того, как первые илюли пришли в Лес и принесли с собой Великую Засуху, погубившую и их бесхитростных предков, и сами уки, и память о жизни без войны. Новый опыт научил Фраки не сидеть сложа руки, как по-прежнему делали даже сейчас некоторые наиболее отдаленные и почти незатронутые войной кланы, а находиться в постоянном движении, то уходя таким образом от врага, то напротив — угрожая ему в самом неожиданном месте. Ветки перестали служить им материалом для гнезд. Их заменили дубленые шкуры животных, позволяющие разбивать лагерь быстрее, чем варится на костре подбитая по пути дичь. Или сниматься с места и исчезать в чаще раньше, чем появятся предупрежденные лазутчиками первые отряды илюли.
Зорк вышел на залитую солнцем поляну и сразу уловил соблазнительный запах жаркого, исходивший от единственного костра, вокруг которого уже чинно восседали старики и суетилось несколько женщин. Стоявший чуть поодаль Чим всем своим видом говорил, что сегодня имеет к трапезе не последнее отношение. Заметив отца, он посерьезнел и присел на корточки.
Зорк убедился, что его увидел не только сын, но и все собравшиеся, и молча прошел мимо к наспех сплетенной накануне, по прочной лестнице, ведущей к гнезду вождя. Лестница свисала с толстой нижней ветви, расположенной на высоте в добрых три человеческих роста от земли. Поднявшись по ней, человек оказывался на искусственной площадке, образованной туго натянутой между соседними ветвями шкурой. В гнезде Зорка эту роль выполняла шкура гигантского пещерного медведя, убитого им самим еще тогда, когда он имел возможность смотреть на мир обоими глазами. Обычно для большей долговечности шкура подвязывалась к веткам мехом вниз, однако Зорк, во всем остальном чтивший традиции, любил на отдыхе понежиться на длинной бурой шерсти, вспоминая то утро, когда разбуженный охотниками зверь вышел наконец из своей берлоги и встал на задние лапы, угрожающе рыча и скаля пожелтевшие от крови клыки. Зорк поразил его выстрелом в глаз, а некоторое время спустя и сам лишился глаза. Убивая медведя, он испытал невольное ощущение связи с ним, но долг охотника и желание утвердиться в роли вождя заставили его довершить начатое, чтобы теперь, спустя столько зим, лежать на подвешенной высоко в воздухе шкуре и думать о том, как бы все могло обернуться в жизни, не будь того утра и той злосчастной встречи с хозяином Леса.
