Владимир Савченко - Пассажир Седьмого Класса
– А женщины с вами отправляются? Имею второй и третий порядок "женских сутей". Возьмешь?
– На это сейчас не уполномочен,- отбивался Вася.- Характер нужен, остальное потом.
– Слушай меня: не найдешь ты такой характер, я здесь второй год вращаюсь, о подобном не слыхивал…
– А по-моему, что-то недавно мелькнуло,- вставил кто-то.
– Ай, бросьте! - отмахнулся напористый, сиплый, пахнущий луком.- Слушай лучше меня: я тебе продам кассету с одиннадцатибалльной активной волей, так!
– у другого найдешь такую же пассивную, у третьего - гордость, у четвертого
– нахальство, у пятого - еще что-то… понял, нет? Соберешь - и вводи себе на благо компании или колонии. С миру по нитке, робкому характер, понял, а?
Долгопол вдруг осознал, что это напирает, дышит в лицо тот поджарый брюнет, отпущенный Порфирием Петровичем,- только сейчас он был без очков, в кепи и кожаной куртке. Выходит, не узнал, подумал Вася, тогда на него тетка наседала с ридикюлем, не до прочих было… Но краем глаза он заметил мелькнувшее за спинами лицо Вани Крика - осунувшееся и небритое, но его, такую челюсть не спутаешь. Внутри у Долгопола похолодело: "крестник", этот, если присмотрится, не ошибется.
– Так даже велосипед не соберешь,- отмахнулся он от брюнета,- а это все-таки характер. А психическая совместимость? Вались-ка ты!.. Цельный характер нужен, блочный.
– А кем вы там будете, на венерианской суше?- полюбопытствовал кто-то сбоку.- В какие формы воплотитесь?
– Известно, в какие, в венерианские,- сказал Вася. Подумал и добавил: - В кремнийорганические.
– А самоназвание какое будет?- не унимался любопытный.
– Ну, ясно какое…- молвил Долгопол и вдруг с неудовольствием осознал, что это вовсе даже и неясно. В фауне Венеры преобладают рептилии, как на Земле в мезозой; высшая форма их - разумные стратозавры. "Ну, эти, в облачном слое,- лихорадочно соображал Вася,- а на тверди какие? Птерозавры? Нет, это опять-таки летающие. Ихтиозавры? Эти и вовсе из земной палеонтологии, водоплавающие - на Венере морей-озер нет. А как тех, что посуху гуляют: просто "завры"? Или звероящеры? Но почему же "зверо"? Вот сволочи,- неуважительно подумал он о зоологах,- не обозначили все как следует…" (И напрасно, заметим в скобках, подумал он так о них: есть иные названия для древних рептилий, кроме оканчивающихся на "ящер" или "завр"; есть, например
"игуанодон", "мастодонт", "фтородонт"… впрочем, последний, кажется, не
"завр", а зубная паста. Просто плохо подготовил оператор Долгопол свою легенду, не изучил вопрос - и теперь горит. Без игры. Как в воду глядел
Порфирий Петрович.)
– Известно, какие,- продолжал Вася, чувствуя, как на лбу под париком выступает пот,- эти… ("Может, палеозавры? Нет, палео - это древние… вот черт Г")
– Целинозавры они там будут,- произнес позади знакомый голос.- Или колонизавры.
Все грохнули. Долгопол оглянулся: рядом, прислонясь к стволу клена, стоял пробник, лучший донор Кимерсвильского ОБХС, сдающий тело напрокат. "Как бишь его?.. Спиридон Математикопуло, без определенных занятий, дважды застрелен и регенерировался". Сейчас он был в тех же мятых черных брюках, в стоптанных туфлях и старой стеганке, раскрытой на голой груди; крупный нос вольных очертаний был так же лилов, и брови над маленькими глазами так же приподняты в философском недоумении. Единственной новью во внешности донора был вызревший под левым глазом синяк: память о перчатке служителя Лаврентия во время последней пробы.
"А он-то меня узнал?- напрягся Вася.- Я в отсеке позади, стоял, ничего не говорил… может, не приметил; Да и сейчас-то я на себя не похож".
– Уж Спиря ска-ажет!.. Вот к кому, молодой человек, советую подсуетиться,- сказал Долгополу, поднимаясь со скамьи, толстяк в гремящем кассетами пальто.- Голова! Как грится, пьян, да умен. Только найди подход.
Толстяк запахнул пальто, удалился. Другие торговцы тоже разошлись, пересмеиваясь: хоть ничего не всучили долговязому чудику, но малость развлеклись, погрелись - и ладно. Вася и Спиря остались одни.
– А ты не знал, как ответить,- слабо усмехнулся донор.- Тиранозавр, мол, я там буду. С таким характером кто же еще как не тиранозавр!
– Так ведь характера-то еще нету?- Вася поглядел на него с вопросом.
– Можно найти и такой, можно. Только не здесь. Это вещь редкая, коллекционная, на любителя… И никакого особого подхода ко мне не надо, кроме одного,- Спиридон взглянул умоляюще: - Похмели ты меня ради бога. С утра душа скорбит.
3
В окрестности бывшего вокзала не осталось ни ресторанов, ни баров, зато немало развелось погребков - самодеятельных, будто самозародившихся из психической плесени этого места. Они не имели вывесок, посетители знали их по именам стоявших за стойкой: "У дяди Бори", "У тети Раи", "У Настасьи
Филипповны", "У спившегося инопланетянина"… (Последний, впрочем, не разливал вино за стойкой - куда там! - сам околачивался в ожидании дармового стаканчика: полуголый, сутулый и хлипкий, стертой какой-то внешности; в глазах светилось собачье дружелюбие, тоска и жажда. Когда-то, говорили, он прибыл сюда по VII классу, воплотился в превосходное тело молодого мужчины - вкусить земных радостей. Начал с вина, коньяка, рома, вошел во вкус… и так и не вышел. Когда исчерпал запас галактов, принялся обменивать тело на худшее, но с доплатой. Так скатился в нынешнее, кое уже и обменять нельзя, пропил сувениры, личные вещи, одежду. Ему иной раз подносили, спрашивали сочувственно, кто он да откуда?- он же, выпив, только всхлипывал и отворачивался. Откуда бы ни был, возврата нет: психика разрушена, тело ни к черту, из одежды остались только плавки с кармашком… Ах, Земля, коварная планета!
Шесть ступенек вниз, круглые столики на длинной, по грудь человека, ножке; один сорт дешевого, но крепкого вина-шмурдяка, наливаемого в граненый стакан до краев (меньше брать неприлично) из бочки посредством банного крана, и одна конфета на закуску. В каждом погребке попадались Спирины знакомые, свои в доску ребята; донор представлял им своего друга Васю, будущего кремний-органического целинозавра, замечательного парня, которому он, Спиря, во всем поможет - иначе век свободы не видать! Знакомцы жали Васину руку, желали, поздравляли… приходилось из казенных средств похмелять и их.
Сам Спиридон Яковлевич пил бойко, на каждый Васин стакан два своих - и только хорошел: заблестели глаза, голос приобрел богатство интонаций, жесты
– точность. В третьем погребке "У Настасьи Филипповны" он вдруг сменил тему.
– Слушай,- сказал он проникновенно,- а может, не надо? Ну, характер этот,
Венеру, колонию… бог с ними, а? Разве на Земле плохо! Давай я тебе лучше свои математические способности задешево отдам, они мне ни к чему, все равно считать нечего. У меня такие, знаешь, что и баллов на шкале не хватит. Вот назови два пятизначных числа.
