Алла Гореликова - Четыре жезла Паолы
— Я не обижаюсь, но ты глупо думаешь. — Паола отняла у рыцаря руку, встала и подошла к окну. За окном клубилась белесая муть, выла метель. Снова метель… — У всех война, Гидеон. Сколько таких же девушек, как я, уже погибли? Простых девушек, тех, что жили в сожженных деревнях? Ты видел беженцев, Гидеон? Умирающих детей видел?
— Видел, — отрезал рыцарь. Он тоже встал и глядел теперь на Паолу хмуро и даже, кажется, зло. — Сам в столицу провожал. Все равно. Хватило бы тебе дела и дома.
В башню запри, зло подумала Паола. Но тут же поняла: и запер бы. Только потому, что боится за нее, не хочет ее смерти. Вот интересно, ей должно это льстить? Она сама напугана до крайности, она не хочет умирать, но почему тогда так взбешена простым «сидела бы дома»?
— Хватит. — Паоле удалось не показать охвативших ее чувств, ей самой понравилось, как спокойно прозвучал ее голос. — Зачем спорить о том, чего мы не изменим? Соглашусь я с тобой или нет, мы не дома. Скажи лучше, что дальше? Что будет с нами? Эти горцы, — Паола невольно поежилась, обхватила себя руками за плечи, — все еще считают нас с тобой шпионами?
— Похоже, да.
— О Господи…
— Послушай, Паола. — Гидеон подошел вплотную и заговорил очень тихо. — Я настаиваю на встрече со старейшинами. Этот гном — он страж границы, он и должен проявлять бдительность, но не так, как с нами. Он позволил себе лишнего. Если союз еще действует, он совершил преступление. Если нет — все равно его дело ловить, а не допрашивать.
— Хочешь сказать, авось старейшины окажутся…
— Более склонны к переговорам, — кивнул Гидеон.
— Значит, ждать?
— Ждать, надеяться и верить в лучшее. Сможешь, Паола?
— Постараюсь.
— Хорошо. И обещай мне еще одно.
— Что?
— Если окажется, что договора больше нет, что мы с горцами враги теперь. Если у тебя появится возможность сбежать, ты сбежишь.
— Без тебя?
— Милая, — это «милая» прозвучало как «глупышка», — мне такой возможности не дадут точно.
— Но, Гидеон, что толку?! Я даже дорогу не найду. Пропаду в этих снегах. Если бы хоть маленькая надежда…
Рыцарь бросил короткий взгляд за окно, скрипнул зубами:
— Верно. Тогда обещай, что, если у тебя появится надежда, хоть какая, хоть призрак надежды, ты сделаешь все, чтобы спастись.
— Ну…
— Обещай, — с нажимом повторил Гидеон.
— Ладно, обещаю! — Все равно, подумала Паола, без тебя у меня надежды не будет. Мы спасемся вместе. Хотя, наверное, вернее — вместе погибнем…
— Хорошо. — В голосе рыцаря мелькнуло облегчение. — Ты как сейчас, Паола, полегче?
— Да. — Девушка опустила голову, чувствуя, как наливаются жаром кончики ушей. — Стыдно вспомнить, как расклеилась. Прости. Сама не понимаю…
— Тс-с-с… Не извиняйся, ерунда. Бывает.
Паола кивнула. Помедлила и все же заговорила о том, что все эти дни не давало покоя:
— Почему ты молчал? Тогда, в самый первый день? И не глядел на меня? Я не знала, что думать.
— Этот, — Гидеон мотнул головой в сторону двери, — настаивал. Хотел допросить тебя без моих подсказок. А я тогда еще надеялся, думал, это поможет его убедить. Прости.
— Ничего, — вздохнула девушка.
Тяжелое молчание опустилось на комнату. Молчание, очень быстро ставшее невыносимым. И тогда Паола спросила:
— Хочешь, спою тебе?
И завела тихонько, дождавшись кивка Гидеона:
— Далекий парус в синей дымке та-а-ет, родные ветры вслед ему летят. Моряк невесту нынче покидает…
За окном сгущались сумерки, синие, как небо над дальними островами…
За ними пришли на рассвете.
Паола, привыкшая вставать чуть свет, как раз стояла у окна. Метель ночью утихла. В едва посветлевшем небе еще виднелись звезды, а подступавший почти вплотную к гномьей заставе лес был по-ночному темен, но закрывавшие горизонт снежные вершины сияли радостным розово-алым, словно обещая праздник. Красиво, подумала Паола. Да, я хотела бы очутиться отсюда подальше и до конца жизни этих гор больше не видеть, но — красиво.
И тут из леса вышла цепочка гномов. Один, два, три, бездумно считала Паола… шесть, семь… восемь, девять, десять. Голову переднего украшал шлем с загнутыми вверх полукруглыми рогами, широченную грудь покрывал блестящий доспех. Остальные довольствовались тулупами. Шли споро, и, когда Паола сообразила метнуться к спящему Гидеону, тот уж проснулся сам — от грохота кулаками в двери, от радостных приветственных воплей: захвативший рыцаря и жезлоносицу горец этих гостей, похоже, очень даже ждал. Рыцарь зевнул, потянулся и вскочил. Поплескал в лицо ледяной воды из наполовину опустевшей за время их плена кадушки, подошел к окну. Буркнул:
— Рассвет. Что-то ждет нас сегодня, Паола.
Обернулся:
— Обещание свое помнишь?
Паола кивнула молча: задрожали губы. Гидеон шагнул к ней, стиснул пальцы в крепком пожатии:
— Так надо, Паола. Уж если мы на войне оба, считай, что это приказ. Рыцарей у Империи много, а жезлоносиц — каждая на счету. Вы наша сила, без вас нам победы не видать. Ты должна вернуться.
— Хорошо, — прошептала Паола, — я постараюсь. Правда постараюсь. Только, прошу, и ты постарайся тоже.
За стеной, похоже, на скорую руку собрался пир — не пир, но попойка уж точно. Гогот, крики, песни… Чтоб вы все там упились до синих гоблинов, зло думала Паола. Тогда б мы просто взяли и ушли… Гидеон, как видно, подумал о том же. Подошел к двери, долго стоял, приложив ухо к дереву. Покачал головой:
— Слыхал я, Паола, как горцы пьют. Это им так, разминка. Тут нам удача не обломится.
И верно, всего через какой-то час распахнулась дверь, и к пленникам ввалились двое: «их» горец и гном в рогатом шлеме. Паола, придушенно всхлипнув, шарахнулась Гидеону за спину. Рогатый спросил хмуро:
— Я вижу, деве не по сердцу гостеприимство гор?
Гидеон, не отрывая взгляда от вошедших, нашел руку Паолы, сжал пальцы: не бойся. Отчеканил:
— За такое гостеприимство, почтенный, отвечают кровью. Я требую объяснений.
— Признаться, — буркнул страж границы, — мне эти гости надоели не меньше, чем я им. — Зыркнул на Паолу, оскалился: — Не трясись, дева нежная, вас всего лишь отвезут в город. Сами того добивались.
— Мы встретимся с вашими старейшинами? — быстро спросил Гидеон.
— Встретитесь, — подтвердил гном, — встретитесь. Но вот будешь ли ты этому рад, пес вероломного императора?
Гидеон шагнул вперед:
— Я не оскорбляю ваших владык. Придержи и ты язык, говоря о моем!
— Наших владык вы оскорбляете одним своим присутствием, — прорычал страж границы.
— Докажи сначала, потом обвиняй! Ты не любишь людей, это мы уже поняли, но как бы тебе самому не пришлось ответить…
