Джек Финней - Нечестивый город
Я сидел и дрожал, зная по опыту, приобретенному в Абалоне, сколь ужасны могут быть такие приступы. Долгое время я был не в силах прикоснуться к щелаку и к молодому зеленому луку, принесенному официантом. Мне оставалось только сидеть и с беспокойством следить за симптомами; я то уверял себя, что приступ прошел, то с содроганием обнаруживал, что это была лишь временная передышка.
И в тот самый момент, когда Вик Руиз потянулся за моим молодым зеленым луком, к которому я так и не притронулся, мое подсознательное наконец прорвалось наружу с такой бешеной силой, что я едва не слетел со стула. Голосом, неслышным никому, кроме меня (но я-то не мог слышать ничего иного) оно возопило:
«Это говорит твоя душа, несчастный! Вот идет Франческа Шеферд. Поверни голову и взгляни на Франческу: как она изящна, как волнуется при ходьбе ее грудь под искристо-серой блузкой. Представь себе, как она стоит по колено в воде или среди цветущих лилий, представь ее тело в ярких лучах солнца или в бледном сиянии луны, представь, как она смеется, сидя на дереве, как гладит своими тонкими пальцами густую шерсть огромного добродушного пса, как стоит обнаженная перед зеркалом, как зачарованно смотрит на запретный плод, как подставляет свои губы другим губам, и теперь взгляни на себя и на своих спутников».
Неожиданно я встал, и мои спутники с изумлением и тревогой услышали мое заявление:
– Жалкие однообразные события, до сих пор составлявшие весь мой жизненный опыт, больше не удовлетворяют меня. В грубом и горьком фарсе, именуемом моей жизнью, я ищу лишь один час тишины и простоты.
Только божествам, которые оказывают сомнительное покровительство усталым людям, известно, что еще я мог сказать или сделать в тот момент, если бы не один инцидент, загнавший мое подсознательное обратно в ту темную глубину, из которой оно явилось.
Инцидент состоял в том, что к нашему столу подошли два верзилы и, не обратив ни малейшего внимания на нас с Руизом, пригласили наших девиц на танец. Девицы согласились, точно так же проигнорировав нас с Руизом.
Когда они ушли танцевать, я спросил у Руиза, неужели так принято в Хейлар-Вее.
– Сударь, – ответил он, – это у нас не принято и не считается хорошим тоном, но, к сожалению, случается на танцах едва ли не каждый вечер. Мы немного подождем, и если эти болваны после танца приведут девиц обратно, мы не будем поднимать шум. Но, если они посадят девиц за свой стол, поведут их в бар или каким-нибудь другим способом попытаются нас одурачить, тогда нам придется подраться с ними.
Я спросил, ради чего мы должны с ними драться.
– Ради нашей чести, сударь. Это же очевидно.
Я сказал, что у меня сегодня нет настроения драться ради своей чести, и, если те два верзилы заберут у нас девиц, мы должны быть только благодарны им.
– Черт возьми, сударь! – удивился Руиз. – Я вас не понимаю, и что же, по-вашему, мы будем делать весь остаток ночи?
– Можно найти других девиц, – предложил я. Но Руиз не желал и слышать ни о чем подобном. Он настаивал на драке и, заказав еще щелака, в течение последних нескольких минут посвящал меня в искусство нанесений неотразимых ударов кулаками.
Он основательно углубился в этот предмет, не упуская мельчайших подробностей. Когда он наконец закончил, мы оглянулись и увидели, что танец уже закончился, а наши девицы сидят рядом с двумя верзилами в баре. Верзила побольше обнимал госпожу Шмаль, а верзила поменьше целовал госпожу Швакхаммер.
– Сударь, мы будем драться, – твердо заявил Руиз.
– Черта с два я буду драться из-за этих старых потаскух, – не менее твердо заявил я. И остался сидеть, а он встал.
– Да, сударь, я непременно буду драться, – повторил Руиз. – Моя честь поставлена на карту. Вы видели, как он поцеловал ее? Вы видели, как она ухмылялась? Да, сударь, я буду драться и немедленно! Ей-богу, меня просто переполняет негодование. Пойдемте же, сударь! Ваша честь оскорблена!
– Черт с ней, – сказал я.
Руиз на секунду задумался, потом кивнул:
– Прекрасно, сударь. Я никогда не спорю с человеком о его чести, это его личное дело. Не деритесь, если вам угодно. Но, по крайней мере, вы могли бы пойти со мной в качестве секунданта, не так ли?
И я пошел с ним в качестве секунданта; сначала мы зашли в мужскую комнату, чтобы привести Руиза в должную форму. Он вынул свою вставную челюсть и велел мне спрятать ее в карман, опасаясь, как бы она не раскололась от случайно пропущенного удара. Потом он спустил брюки, и мы укрепили его бандаж, чтобы при резком движении не выпала грыжа. Для защиты рук при нанесении мощных ударов он взял мои старые перчатки, давно лишившиеся пальцев. Наконец он вручил мне свои очки, чтобы они не разбились. После этого, близоруко щурясь и мигая, он направился в бар и приступил к поединку.
Руиз подошел к верзиле поменьше, тому, который целовал госпожу Швакхаммер, и сказал:
– Господин Сукин Сын, какого черта вы пытаетесь увести мою девицу?
Верзила поменьше ответил:
– Кто это меня так называет? Ну-ка, попроси прощения.
Но Руиз не стал просить прощения, и схватка началась. Она продолжалась недолго. Руиз потерпел сокрушительное поражение. Когда он лежал на полу бара, а его противник стоял над ним и, тыкая в него ботинком, предлагал подняться и продолжить поединок, я вспомнил высказывание госпожи Швакхаммер по поводу поражения госпожи Шмаль в схватке с кассиршей и сказал:
– Тебе не удалось бы это, парень, если бы господин Руиз был трезв.
Но верзила побольше ухмыльнулся:
– Черта с два! Еще как удалось бы! – И они ушли, смеясь и уводя наших девиц.
Я помог Руизу подняться.
– Ей-богу, сударь, – простонал он, – боюсь, из меня сделали отбивную.
– Все не так плохо, – попытался я утешить его.
– Нет, сударь, именно так, – возразил он, – но скажите мне только одно: удалось ли мне нанести хотя бы один стоящий удар этому негодяю?
Я, не моргнув глазом, сообщил, что, по моим точным подсчетам, таких ударов было четыре. Это весьма ободрило его, он позволил мне отвести его в мужскую комнату, где мы могли восстановить то, что еще было восстановимо.
По пути я спросил Руиза, ощущает ли он, что его честь хоть сколько-нибудь удовлетворена.
– Да, сударь, – ответил он, – ощущаю. Моя честь вполне удовлетворена. И теперь весь остаток ночи она не станет требовать от моего тела никаких жертв и героических поступков.
В покойной тишине туалета мы вставили на место искусственную челюсть, и Руиз лишь немного пожаловался на боль, которую она причинила его разбитым деснам. Потом я взял бумажное полотенце и тщательно стер кровь и грязь с лица Руиза. Мы снова спустили его брюки и осмотрели грыжу. Она оказалась в полном порядке; тогда мы немного распустили бандаж, чтобы Руизу было удобно сидеть. Он вернул мне перчатки, а я отдал ему очки. После этого, если не считать разбитых губ и синяков под глазами, Руиз выглядел так, словно и не участвовал ни в какой драке.
