Мэри Стюарт - Хрустальный грот
Слева была высокая стена, за ней — личный сад деда, справа — голубятня и терраса, где, бывало, сиживала Моравик со своим веретеном. Прямо передо мной были помещения для слуг. Я с облегчением увидел, что там темно. Светло и шумно было слева, за стеной, в самом дворце. Еще дальше, приглушенный шелестом дождя, шумел город.
В моем окне света не было. Я бросился туда.
На что я не рассчитывал — это на то, что они принесут его сюда, в комнату, где он жил. Его тюфяк лежал не у двери, как обычно, а там, где раньше — в углу, рядом с моей кроватью. Здесь не было ни пурпура, ни факелов; он лежал так, как его приволокли и швырнули. В полутьме я видел лишь силуэт неуклюже распростертого тела. Одна рука была откинута в сторону. Было слишком темно, чтобы разглядеть, как он умер.
Я наклонился и взял его за руку. Рука была холодной, тело уже начинало коченеть. Я бережно уложил его руку вдоль тела, потом подбежал к кровати, сорвал с нее покрывало — хорошее, шерстяное — и укрыл им Кердика. Потом насторожился: вдалеке раздался мужской голос, который что-то спрашивал, в конце колоннады послышались шаги. Другой голос ответил:
— Нет, не проходил! Я следил за дверью. А пони на месте?
— Нет, нету! — И в ответ на еще какой-то вопрос: — Да нет, далеко уехать не мог. Он часто возвращается поздно. Чего? Да, ладно!
Быстрые удаляющиеся шаги. Тишина.
Где-то в колоннаде висела лампа. Сквозь дверь проникало достаточно света. Я бесшумно поднял крышку своего сундука, достал оттуда свою одежду — все, что у меня было, — свой лучший плащ и пару запасных сандалий. Я запихал все это в мешок, вместе с прочими своими драгоценностями — костяным гребнем, парой фибул и сердоликовой пряжкой. Это можно будет продать. Я влез на кровать и выбросил мешок в окно. Потом подбежал к Кердику, откинул покрывало и, встав на колени, пошарил у бедра. Они оставили ему его кинжал. Я потянул пряжку — пальцы не слушались, и не только потому, что было темно, — и отстегнул кинжал вместе с поясом. Длинный мужской кинжал, в два раза длиннее моего собственного, и остро заточенный. Свой кинжал я положил на тюфяк рядом с Кердиком. Он мог понадобиться ему там, куда он отправился. Впрочем, вряд ли — Кердик всегда отлично справлялся голыми руками.
Теперь я был готов. Я постоял над ним — но вместо темной комнаты видел, словно в сверкающем кристалле, покои моего деда. Факелы, стража, пурпур… А здесь — лишь тьма. Собачья смерть. Рабская смерть…
— Кердик!
Я произнес это вслух. Я уже не плакал. С этим было кончено.
— Покойся в мире, Кердик. Я провожу тебя, как ты хотел. По-королевски!
Я подбежал к двери, прислушался и выскользнул в колоннаду. Там никого не было. Я снял с крюка лампу. Она была тяжелая, и масло выплеснулось через край. Ну да, конечно; он ведь только сегодня наполнил ее.
Вернувшись в комнату, я поднес лампу к тюфяку. Теперь я увидел, как он умер. Этого я не предвидел. Ему перерезали горло.
Даже если бы я и не собирался этого делать, это вышло бы само собой. Рука у меня дрогнула, и горячее масло выплеснулось на покрывало. Кусок фитиля отвалился, упал в масло, зашипел, огонь занялся… Я опрокинул лампу над телом, и пять секунд — пять долгих секунд — смотрел, как огонь разбегался по покрывалу и взметнулся ярким пламенем.
— Отправляйся к своим богам, Кердик! — сказал я и бросился к окну.
Я приземлился на свой мешок и растянулся в мокрой траве. Потом подхватил вещи и побежал к стене.
Чтобы не напугать пони, я выбрал место в нескольких ярдах от яблони и перебросил мешок через стену в ров. Потом взобрался на яблоню и перебрался с нее на стену.
Усевшись на стену верхом, я оглянулся назад. Пожар разгорался. В моем окне полыхало пламя. Пока что еще никто не поднял тревогу, но вскоре пламя заметят или кто-нибудь почует запах дыма. Я повисел на руках, потом спрыгнул в траву. Когда я вставал, из темноты на меня набросилась какая-то тень.
Тяжелый мужчина придавил меня к грязной траве своим весом. Я хотел было закричать — но мне зажали рот ладонью. Рядом послышались быстрые шаги, звук обнажаемой стали. Повелительный мужской голос, на бретонском:
— Погоди. Надо сперва расспросить его.
Я лежал тихо. Это было нетрудно — не только потому, что нападающий едва не раздавил меня, но и потому, что я чувствовал у горла острие ножа. Когда второй заговорил, тот, что схватил меня, удивленно заворчал, но приподнялся и отвел лезвие — всего на пару дюймов.
— Это всего-навсего мальчишка! — сказал он. Его тон был чем-то средним между удивлением и пренебрежением. — Помалкивай, ты, — это уже мне, по-валлийски, — а не то я тебе вмиг глотку перережу! Понял?
Я кивнул. Он отвел руку от моего рта, встал, поднял меня на ноги и прислонил к стене, уткнув нож мне под ключицу.
— Что все это значит? Почему ты сигаешь через стену, словно крыса, за которой гонятся собаки? Воровал, а? Выкладывай, ты, крысеныш, пока я тебя не придушил!
Он тряс меня так, словно я и в самом деле был крысой.
— Ничего! — выдохнул я. — Я не сделал ничего плохого! Отпустите меня!
— Вот мешок, который он перебросил через стену, — тихо сказал из темноты второй. — Тут полно всякого добра.
— Что там? — поинтересовался тот, что держал меня. — Тихо, ты! — Это уже мне.
Я не нуждался в его предупреждениях. Из-за стены тянуло дымом. Я уже видел отблески пожара. Похоже, занялся потолок. Я старался поглубже вжаться в стену.
Другой изучал мой мешок.
— Одежда… сандалии… похоже, какие-то драгоценности…
Он вышел на дорожку. Теперь, когда мои глаза привыкли к темноте, я смог разглядеть его. Щуплый человечек, похожий на хорька, ссутуленные плечи, узкое, острое лицо, взлохмаченные волосы… Я его никогда не встречал.
Я вздохнул с облегчением.
— Так вы не из дворца! Но тогда кто же вы? И что вам здесь надо?
Похожий на хорька перестал рыться в моем мешке и поднял голову.
— Не твое дело! — буркнул державший меня здоровяк. — Вопросы будем задавать мы. А почему это ты так боишься людей короля? Ты их что, всех знаешь?
— Конечно! Я ведь живу во дворце. Я… я раб.
— Маррик, — выпалил Хорек, — глянь, там пожар! Дворец гудит, как осиное гнездо. Нечего тратить время на этого беглого крысеныша. Перережь ему глотку, и давай смываться, пока можно.
— Погоди, — сказал здоровяк. — Может, он что-нибудь знает. Слушай, ты…
— Зачем мне что-то вам рассказывать, если вы все равно перережете мне глотку? — сказал я. — Кто вы такие?
Он внезапно опустил голову и заглянул мне в лицо.
— С чего это ты вдруг расхрабрился, а? Кто мы такие — не твое дело. Раб, значит? Сбежать решил?
