Стивен Дональдсон - Обладатель Белого Золота
Он был прокаженным, а прокаженному не приходилось ждать милостей от жизни. Однако теперь все обстояло еще хуже, чем обычно, ибо все, решительно все он делал неправильно.
Возможно, и его упорное нежелание расстаться с кольцом тоже было ошибкой, но поступиться своим сокровищем Ковенант не мог. Одна лишь мысль об этом заставляла его сердце болезненно сжиматься.
Ему требовалось что-то предпринять, найти хоть какой-то способ вновь обрести себя. Самопогруженность и замкнутость больше не помогали. Отчаяние вынуждало Ковенанта действовать — иного выхода просто не было. Линден доказала правоту элохимов — она могла исцелять с помощью его кольца. Но он не мог позабыть несравнимый ни с чем вкус белого пламени — ощущение, испытанное им, когда он нагревал каменный сосуд, чтобы спасти ее. И не мог заставить себя от этого отказаться.
Выхода не было.
Кольцо — единственное, что у него осталось.
Он знал, что превратился в источник самой страшной опасности для всех любимых и близких, но неожиданно понял — даже осознания этого недостаточно, чтобы остановить его. А поняв, намеренно отмел все доводы Линден — она желала, чтобы он делал то, что делала бы она на его месте, ее стремление бороться с Лордом Фоулом через него — и избрал собственный путь. Возможно, лишь для того, чтобы показать себе, своим спутникам, а может быть, и Презирающему, что имеет на это право.
Не отводя глаз ото льда, Ковенант обратился к Кайлу:
— Скажи Хоннинскрю — я хочу поговорить с ним. Поговорить со всеми — с ним, с Первой, с Линден и с Красавчиком. В его каюте.
Харучай беззвучно повернулся, а Ковенант поплотнее закутался в одеяло и принялся ждать.
Мысль о том, что он вознамерился предпринять, заставляла его сердце биться быстрее.
Впервые за последние дни небо очистилось от облаков, и ледяная гладь отражала яркий солнечный свет. Впрочем, гладь эта была обманчивой: испещренная бороздами, торсами, выступами и провалами, поверхность лишь на первый взгляд представлялась безукоризненно ровной. Но эта безбрежная студеная пустыня казалась символом того холодного и печального одиночества, что стало итогом всей его жизни, а потому притягивала к себе его взгляд.
Однажды — тоже зимой — ему уже довелось проделать путь через несчетные лиги снегов и отчаяния, дабы противостоять Презирающему. Тогда он добился своего, но знал: на сей раз такое не повторится. Ковенант зябко пожал плечами. Ну так что ж, решил он, придется поискать какой-нибудь другой способ. Он попытается, пусть даже эта попытка сведет его с ума. В конце концов, безумие есть всего-навсего проявление Силы — не слишком щепетильной и почти непредсказуемой. К тому же Ковенант не верил, что Лорд Фоул или Финдейл открыли ему всю правду. Однако Ковенант вовсе не собирался сходить с ума или хотя бы отказываться от своих сомнений. Проказа научила его не только выживать, но и жить, не видя перед собой будущего. «Служение дает право служить», — сказал некогда Идущий-За-Пеной. Источником надежды могла быть и сила служения, а не только сила желания.
К тому времени, когда Кайл вернулся, Ковенант уже чувствовал себя готовым. Медленно, осторожно он отвел взгляд от завораживающего льда и, огибая завалы, побрел по палубе к ведущим вниз сходням.
Дверь в каюту Хоннинскрю была открыта. Рядом с нею стоял Сотканный-Из-Тумана, на лице которого отражались раздиравшие его противоречивые чувства. Взглянув на него, Ковенант догадался, что, принимая решение заменить Кайла и взять на себя ответственность за Линден, Великан не вполне представлял себе, с чем ему придется столкнуться. Мог ли он предвидеть, что новые обязанности заставят его пренебречь нуждами дромонда и фактически вычеркнуть себя из числа членов команды? Все это отнюдь не добавляло ему уверенности в себе.
Однако что сказать Великану в утешение, Ковенант не знал, а дверь в каюту была распахнута настежь. Печально насупив брови — боль, терзавшая близких, даже сейчас не могла оставить его равнодушным, — Ковенант ступил через порог. Кайл остался снаружи.
Каюту Хоннинскрю отличали строгость и простота убранства. Вся мебель — несколько стульев, здоровенный рундук и койка — по размерам предназначались для Великана. Два фонаря, свисавшие с каменных подвесов, освещали длинный, заваленный картами и навигационными приборами стол. Капитан дромонда находился у дальнего края этого стола — видимо, дожидаясь прихода Ковенанта, он расхаживал по каюте. Севинхэнд, более меланхоличный и усталый, чем когда бы то ни было, пристроился на краешке койки. Рядом с ним, привалившись спиной к стене, сидела Яростный Шторм: лицо ее ничего не выражало. Первая и Красавчик сидели на стульях. Она держалась прямо, словно отказывалась поддаваться усталости, но ее вконец измотанный супруг обмяк, что еще сильнее подчеркивало его уродство.
В дальнем углу, скрестив ноги, сидела на полу Линден. Глаза ее были затуманены сном, и когда она подняла их на вошедшего Ковенанта, то, похоже, даже не узнала его. Рядом с Великанами она выглядела совсем крошечной, и ее присутствие здесь казалось неуместным. Однако порозовевшая кожа и ровное дыхание указывали на то, что она почти поправилась.
В атмосфере каюты чувствовалась напряженность, как будто Ковенант вошел в разгар спора. Поначалу его появление осталось почти незамеченным, ибо никто, кроме Красавчика и Севинхэнда, не смотрел в сторону входной двери. Обращенный к Красавчику вопросительный взгляд остался без ответа — супруг Первой лишь отвел глаза. Лицо Севинхэнда избороздили глубокие, горестные морщины. Но, будучи взвинченным до предела, Ковенант не стал проявлять деликатность и прямо с порога резко и требовательно спросил:
— Итак, что, по-вашему, мы теперь должны делать?
Линден нахмурилась, словно тон Ковенанта задел ее — или же она уже догадывалась о его истинных намерениях. Не поднимая головы, она пробормотала:
— Именно об этом они сейчас и спорили.
В какой-то мере ее слова успокоили Ковенанта. Он слишком далеко зашел по дороге своей судьбы и теперь инстинктивно ожидал ото всех проявлений враждебности. Так или иначе, он настойчиво повторил свой вопрос:
— Какой выбор нам остается?
Хоннинскрю стиснул зубы так, что выступили желваки. Севинхэнд потер щеки ладонями, словно силясь отогнать печаль. Первая тихонько вздохнула. Но никто не ответил.
Собрав все свое мужество, Ковенант сжал бесчувственные, окоченевшие кулаки, набрал побольше воздуху и выпалил:
— Если никто не может предложить ничего лучшего, я сам вызволю корабль из этой западни.
Все взоры мигом обратились к нему, и в каждом из них можно было прочесть испуг. У Хоннинскрю даже отвисла челюсть — рот его походил на отверстую рану. Из очей Линден мгновенно улетучился сон. Первая поднялась на ноги и скрежещущим, как железо, голосом спросила:
