Уэн Спенсер - Тинкер
— Я?
— В тот год ты расцвела.
Проще говоря, в тот год у нее выросли груди.
— Ну-ну, прямо-таки «сексуальна»?
— Да. И с тех пор ты преследуешь меня буквально как наваждение.
— У тебя странный способ проявления чувств. Ты ведь ни разу и рукой меня не задел!
— Тебе было пятнадцать, а мне двадцать пять. Я держал руки при себе. Я бы пришиб любого, если бы он стал делать то, о чем я только мечтал.
«Большой брат» Натан считал ее сексуальной? Она не могла в это поверить.
— Ну да, конечно.
— А это и есть самое ужасное. Ты даже не подозревала, насколько ты привлекательна. Например, то, как ты ешь клубнику.
— А что, я как-то не так ем клубнику?
Он приоткрыл было рот, но потом задумался над тем, как лучше объяснить.
— Ничего, забудь.
— Нет, нет, скажи!
— Ты не ешь ягоды. Ты занимаешься с ними любовью. Это меня так заводит, что после я вынужден принимать холодный душ.
— Ты балдеешь, глядя, как я ем клубнику?
— Видишь? — улыбнулся он. — Ты сущее дитя. Ты не понимаешь! А я понимаю. Я старше и…
— Если ты скажешь «мудрее», я тебя стукну.
Он поднял обе руки — сдаюсь, дескать.
— Да, что касается мозгов, то тут ты на порядок выше меня. Я никогда не отличался особой смекалкой. Да речь не о тебе, обо мне. Я не смог бы жить в ладах с самим собой, если бы воспользовался своим преимуществом перед ребенком.
— Да? Но теперь-то я взрослая. У меня и паспорт есть.
— Черт, тебе только что исполнилось восемнадцать, и ты ни с кем никогда не целовалась. А выглядишь ты вообще на шестнадцать. А мне двадцать восемь.
Глядя на него, Тинкер пыталась по-новому оценить три последних года. Как она не заметила его влюбленности? Конечно, он проводил необычайно много времени с нею и Масленкой, но, помнится, у него за это время сменились две или три подружки.
— Ну да, тебе двадцать восемь, и ты определенно гораздо опытнее меня. Это несправедливо. Ты трахаешься с кем попало, а я остаюсь девственницей.
Он наступил на травинку, проросшую из трещины в цементном покрытии парковки.
— Я думал, что если найду себе другую, перестану думать о тебе. На самом деле не очень-то весело хотеть девчонку и одновременно ощущать себя старым развратником.
— Но ты ведь всегда будешь на десять лет старше меня. И с этим ничего не поделаешь.
— По моим расчетам, если тебе стукнет девятнадцать, а я все еще буду зациклен на тебе, ты будешь уже достаточно взрослой для меня.
Он что это, серьезно? Как странно! Ждал три года, пока она вырастет, и теперь собирается тянуть еще целый год. Разумеется, в пятнадцать она меньше думала о мужчинах, чем теперь, когда у нее появился к ним определенный интерес. Большинство знакомых парней очень походили на Джонни, то есть были слишком противными, чтобы их принимать в расчет. Но Натан Черновский? Ему-то она доверяла.
Внезапно ее пронзила дрожь. Она не отрывала глаз от его губ и думала о том, каково было бы с ним поцеловаться.
— А что, по-твоему, должна эти одиннадцать месяцев делать я? Сидеть и бить баклуши, пока ты не почувствуешь себя «вправе»?
Он задумался, искоса поглядывая на нее.
— Ты, наверно, ударишь меня, если я скажу, что так было бы лучше всего.
— Да! — завопила она. Одиннадцать месяцев мучительного неведения убили бы ее. Она слишком привыкла удовлетворять любопытство сразу, не откладывая в долгий ящик. — Почему бы нам не пойти на компромисс? Глупо провести ближайшие одиннадцать месяцев в ожидании только для того, чтобы потом выяснить прискорбный факт: мы подходим друг другу только как друзья. Сначала надо попробовать устроить свидание.
— Свидание?
— Ну да. Посидеть в ресторане. Сходить в кино. Погулять по Ярмарке. Свидание, в общем. То есть мы проверим, может ли твое эго выдержать пребывание со мной у всех на виду, учитывая то, что могут сказать и подумать о тебе люди.
— Ух!
— Я попала в самую точку, да? Ты боишься, что тебя примут за одного из тех уродов, которых ты обламываешь за совращение малолеток?
— Ага. Ты выглядишь младше своих лет, и любой, кто не знает, сколько ты зарабатываешь, лазая вверх по лестнице, решит, что я извращенец. Это меня мучает.
— Я могу выглядеть старше. Когда я накладываю макияж и одеваюсь во что-нибудь нарядное, я выгляжу лет на двадцать. — По крайней мере, Лейн как-то говорила ей нечто подобное. — Особенно в полутемном ресторане.
Он расплылся в довольной улыбке:
— Ты действительно хочешь пойти со мной куда-нибудь поесть?
— Я уже видела, как ты ешь. На самом деле я хочу узнать, каково с тобой целоваться! Ну вот, кажется, я перепугала тебя до смерти своим признанием?..
Натан мгновенно стал невероятно серьезным. Он впился в Тинкер взглядом, напряженность которого, казалось, сделала воздух твердым. Стало невозможно дышать.
«О боже, он на полном серьезе в меня втюрился!»
Бесконечно медленно он наклонился и поцеловал ее. Большими руками обнял ее бедра, притянул к себе и прижал. На какой-то миг ее руки оказались между их телами, но потом скользнули вниз, непонятно куда. Тинкер никогда не осознавала, какой Натан высокий, и никогда не представляла себе, каким твердым окажется на ощупь.
Целуя ее, он спустился вниз по шее к открытому вороту рубашки, где виднелись верхние изгибы ее грудей. Тинкер прильнула к нему, чувствуя себя неожиданно маленькой в его объятиях и не понимая, чего она хочет: чтобы он продолжал или чтобы он остановился.
Он остановился. Целомудренно прикоснулся губами к ее щеке, но при этом рук все еще не разжимал.
— Думаю, что мы пойдем туда, где сияет яркий свет и ужасно много народу, — прошептал он.
— Наверное, ты прав.
— Наверное, — вздохнул он. — Завтра вечером я работаю. Как насчет пятницы? Можем пойти на Ярмарку.
— В пятницу на Ярмарке очень здорово.
Они снова поцеловались, и Тинкер обнаружила, что если знаешь, чего ожидать, опыт оказывается еще более приятным.
Когда Натан отъезжал, она помахала ему, и ей показалось, что это глупо. Дети так машут. Ведь на самом деле ей хотелось вернуть его назад и вести исследование дальше, только более медленно. Когда он скрылся из виду, она прижала ладошку к губам, стараясь опять испытать то тепло и то давление.
«Натан Черновский влюблен в меня!»
Неужели чудеса никогда не кончаются?
Глава 4
БОЙСЯ ЭЛЬФОВ, ДАРЫ ПРИНОСЯЩИХ
Едва она увидела ломящиеся от яств столы, как варги, Ветроволк, Мейнард, контрабандисты и Натан Черновский были мгновенно забыты. Соревновательный дух, царивший в среде ученых, породил чудеса кулинарного искусства. Каждое блюдо сопровождалось листком, в котором на первом месте шло извинение за то, что незнакомая пища может вызвать пищевую аллергию, на втором — имя автора, а на третьем — список ингредиентов. Впрочем, на страницах, прилагавшихся к наиболее изощренным блюдам, имя мастера шло первым, а возле самых простых — последним.
