Екатерина Лесина - Хроники ветров. Книга цены
— Чего?
— Ну, к примеру, Жажду чувствуешь?
— Пока нет.
— Пока… — Серб когтем счистил с лезвия остатки мяса. — И потом нет. Временами да, но редко, вот если сырого мяса не есть, то чаще, поэтому жуй, не стесняйся.
Я жевала, без хлеба, конечно, не то… и соли бы.
— Четыре года без крови… я уже и забывать начал, какая она на вкус, иногда кажется, что больше сладкая, чем соленая, иногда наоборот. У животных другая, и по вкусу, и по составу, давно сдохнуть должен был, а все живу, крыс вот жру, обманываю сам себя, а хочется крови, хотя бы каплю, горячую, чтобы до самой печени проняло. Скажешь невозможно? Я и сам понимаю, что не возможно, без крови месяц протянешь, полтора, при очень хороших условиях — два, но никак не четыре года.
Резкий взмах, и тушка то ли кролика, то ли крысы распадается на две части, я едва успеваю убрать пальцы.
— Эта сучка даже умереть не позволяет, тянет, тянет, иногда просыпаешься и думаешь только о том, как бы половчее сдохнуть. Насрать на подвиги, красоту, только бы с гарантией, чтобы уснуть и с концами. А просыпаешься и снова степь. Или лес. Или болота. Декорации не так и важны. Не понимаешь? Ничего, скоро на собственной шкуре почувствуешь, каково жить в этом стерильном мире.
— Серб, успокойся.
— Успокоится? — Он улыбается. Верхняя губа идет вверх, обнажая длинные, чуть изогнутые клыки. — Кисуля, как я могу успокоиться, если здесь нет ни капли настоящей крови? Я не могу жить миражом, кисуля, и ты не сможешь. Так что лучше поцелуй меня и забудь.
— Что забыть? — по спине бегут мурашки, в очередной раз даю себе слово, что немедленно… завтра же, уйду. Не важно куда, лишь бы подальше. Серб подвигается ближе, кладет руку на затылок и, уткнувшись губами в ухо, шепчет: — Все забудь, кисуля. Тебе же проще будет.
Вальрик
Весь день Вальрик просидел в своей комнате. Не то, чтобы он чувствовал себя виноватым или боялся показаться на глаза людям… просто не хотелось. Ничего не хотелось: ни шевелится, ни разговаривать с кем бы то ни было, ни объяснять что-либо. В похожем состоянии он пребывал вначале своего заточения в подвалах Ватикана, но вспоминать о прошлом было лень. Равно как и думать о будущем. Зачем вообще думать, когда можно просто лежать, рассматривая потолок? Он то ли грязно-желтый, то ли светло-коричневый, чуть светлее стен. Электрическая лампочка домашним солнцем слепит глаза, надо бы зажмуриться или хотя бы отвернутся, но Вальрик упрямо смотрит на лампочку, а в глазах появляются красно-синие круги.
Красный — это кровь, а синего цвета была куртка на убитом.
Часы на стене лениво отмеряют время. Сколько Вальрик уже здесь? Месяц? Два? Три? Полгода? Он не может вспомнить. Дни, соприкасаясь с днями, складываются в недели и месяцы, одинаково безликие и бестолковые.
Стыдно. Он ведь собирался вернуться в Ватикан, добиться оправдания, восстановить доброе имя и справедливость. А вместо этого целыми днями бродит по бесконечным пыльным комнатам Саммуш-ун.
А вчера вообще человека убил. Случайно… ложь это все, не случайно, Коннован говорила про такой удар и… чего кривить душой, крови ведь хотелось. Даже не крови, а сделать что-то, встряхнуть эту сонную топь, и себя в том числе… вчерашняя ярость, холодная, расчетливая, злая пугала. Раньше он ведь не был таким.
Или был? Он почти не помнит того, что было раньше, он вообще не уверен, что это «раньше» действительно существовало где-то кроме его воображения. Вот кровь была, кинжал, похожий на зуб диковинного зверя, серебряная роспись на черной рукоятке, синяя шерсть и рыжие вихры… удар и треск ребер.
— Понравилось, мне ведь понравилось слушать, как трещат его ребра! — Вальрик говорил со своим отражением — прямо напротив кровати зеркало, большое, во весь рост и наглое, вырисовывает все, даже мелкие, детали. Бурые полосы царапин на щеках, фиолетового оттенка ногти, темные мешки под глазами, спутанные волосы… отражение улыбается, отражение знает правду, и Вальрик знает, оттого вдвойне тошно.
И страшно.
Серб получал удовольствие, доставляя боль другим, Вальрик потерял способность чувствовать боль и неужели взамен… он не хочет становиться похожим на Серба.
Посоветоваться бы… но с кем? Рубеус избегает его общества, он сильно изменился, чужой и непонятный. Постоянно в фехтовальном зале, то с Карлом, то один, а если не в зале, то на краю пропасти, которой заканчивается двор. Вальрик сделал несколько попыток заговорить, но заработал такой откровенно враждебный взгляд, что…
В общем, Рубеус лишь посмеется. Или еще хуже, скажет, что ничего другого и не ждал. Вальрик ведь подвел его там, в Ватикане, позволил отобрать Аркан и…
Додумать не получилось: тихий стук в дверь, тихий скрип, тихие шаги и тихий же голос.
— Господин?
Вальрик узнал голос — Кхитар, распорядитель, управитель и личный камердинер Карла.
— Господин отдыхает? Я принес господину обед…
— Поставь. — Есть совершенно не хотелось, но отказываться невежливо. Кхитар с видимым трудом водрузил заставленный разномастной посудой поднос на стол. И почему он сам принес, мог бы приказать кому-нибудь, например, Илии…
— Господин… — Кхитар не уходил, он стоял у кровати и смотрел на Вальрика тоскливыми мутно-серыми глазами, — пожалуйста, господин… милости прошу… заступиться… не себя ради, а только для нее… дитя ведь неразумное… не чаяла обидеть…
И Кхитар заплакал. Кривились в судорожной улыбке губы, дрожали худые руки в складках желтоватой, изборожденной морщинами кожи, искрились каплями пота лысина и крупный крючковатый нос. Смотреть на это было тяжело и противно, и Вальрик, сев на кровати, приказал:
— Успокойся. Сядь. Рассказывай. По порядку.
Кхитар послушно присел на край стула, вытащил из нагрудного кармана мятый платок и, высморкавшись, забормотал:
— Спасибо, господин… не ради себя, ради нее, ради внученьки… родная кровиночка, единственное, что от семьи осталось-то, ради нее все сделаю… и не виновата ж ни в чем… нет, виновата, конечно, но только в глупости своей. Молодая ведь, неразумная, жизни-то ни на грош не ведает, вот он ей голову-то и задурил сказками…
— Так, стоп, — Вальрик понял, что еще немного, и он утонет в этом потоке причитаний. — Кто кому и чего пообещал?
— Тит. Взяли приблудыша в дом, я-то сразу упредил, что парень бедовый, да только кто ж меня слушает? Я ж и знать-то не знал, что он Илию мою бежать сманивает…
— Куда бежать?
— Вниз.
— Вниз? — Вальрик совершенно не представлял, как можно сбежать из замка, который подобно ласточкиному гнезду нависает над пропастью.
