Алена Даркина - Полнолуние: закон стаи
— Еще одни постояльцы. Они вам не помешают.
Лесник рассеянно кивнул и пошел дальше. Пока хозяйка отвернулась, еще раз потянул носом воздух. Тут же донесся знакомый голос:
— Устал?!
Сомнений быть не могло — в этой же таверне остановилась Ранели. Интересно, что этой девчонке неймется? Он-то считал, что после происшествия в деревне она поторопится домой.
До обеда Ялмари побывал и у старейшины, и в монастыре. Обе встречи не доставили ничего, кроме разочарования. Старейшина, преданный королеве всей душой, ничего толком не знал о происходящем, кроме того, что вероятно готовится заговор. "Но это ведь не мое дело", — заявил с виноватой улыбкой. Ялмари понял, что не найдет тут помощи. Более того, если до сих пор Сальман и не поддался на уговоры мага, то кто знает, как горожане поведут себя в ближайшем будущем, если страшные смерти не прекратятся.
Монастырь находился недалеко от южных стен города и напоминал крепость в крепости. С тем отличием, что каменную ограду монастыря тщательно выбелили известью. Возле высоких дубовых ворот, оббитых железом, висел шнурок. Ялмари подергал его и, хотя не услышал звона колокольчика, вскоре открылось крохотное окошко и оттуда дружелюбно осведомились, что ему угодно. Лесник предъявил знак:
— Мне хотелось бы поговорить с настоятелем, — сообщил он.
Окошко захлопнулось и на этот раз часы на городской ратуше отсчитали четверть часа, прежде чем маленькая дверь, умело вытесанная внутри большой, бесшумно отворилась и худой монах в черном балахоне, подпоясанный дешевой веревкой, улыбнулся в густую бороду:
— Проходите, сударь. Настоятель уделит вам четверть часа.
Ялмари неприятно поразило, что настоятель Тордой заранее определил время, необходимое для беседы. Внутри тоже белые стены с большими рамами, разделенными на маленькие застекленные квадраты. Кроме монаха, идущего впереди, никто не показывался. Тишину не нарушал ни один звук, отчего монастырь казался вымершим.
Монах толкнул одну из дверей и Ялмари, миновав крошечную прихожую, вошел в белую комнатку, освещенную солнечными лучами. Из мебели лишь громадный сундук, стоящий у правой стены (такой ночью наверняка служил постелью), да две табуретки. С одной из них поднялся седой Тордой.
— Добрый день, сударь, — проскрипел настоятель. — Присаживайтесь и расскажите, какая нужда привела Вас в эту скромную обитель.
— Добрый день, настоятель Тордой, — Ялмари по обычаю, склонился в поясном поклоне. — Тревожные события, происходящие в Энгарне, вынудили меня искать вашего совета.
Лесник подождал, когда Тордой сядет, и только после этого устроился напротив.
— Вам нужен совет относительно распоясавшихся оборотней, воскресших вампиров и нечистых духов, сеющих смерть и страх в людях? — без предисловий начал Тордой.
— Да, настоятель.
— Мы не сможем помочь, — отрезал старик.
Лесник опешил:
— Священники издавна защищали Энгарн… — начал он.
— Так мы не священники, — ехидно ухмыльнулся Тордой. — Идите к священникам и просите у них защиты. Почему не пошли к ним?
— Я был там, — заверил Ялмари.
— И убедились, что во всех храмах священники только тем и занимаются, что жрут и пьянствуют, да выколачивают деньги из народа. Не так ли?
— Вы слишком… — Ялмари чуть не сказал "грубы", но сдержался. А другое слово так и не пришло на ум, так что он замолчал.
— Я говорю как есть, — несмотря на резкие слова, голос Тордой не повышал. — И вы, сударь, знаете, что я прав, иначе Полад не вспомнил бы про нищих монахов. Но знаете, что я скажу? Ни Полад, ни "волки", ни все, кто прислуживает вам, не получат помощи. Ибо гнев Эль-Элиона пришел на Энгарн. И он не успокоится, пока не накажет виновных.
— В чем же мы провинились? — недоумевал лесник.
— О, вы знаете в чем. Но я скажу, раз ты спрашиваешь, — настоятель сам не заметил, как перешел на "ты". В виду того, что Ялмари годился ему во внуки, это не звучало оскорбительно. Слова обличали без пощады. — Вы виновны в том, что Энгарн развратился. Что люди ходят в храмы лишь затем, чтобы похвастаться нарядами. Что священниками становятся те, кто заплатит экзаменаторам, а не те, кто истинно верует. Что эти священники льстят людям и обещают им спасение за деньги. Они не обличают паству во грехе и не наставляют на путь истинный. Более того, если кто посмеет призвать народ к покаянию — изгоняется. Люди и служители храма развратничают и обирают друг друга. Они могут улыбаться тебе в лицо, но воткнут нож, как только ты повернешься к ним спиной. Ценность человека измеряется деньгами, и если кто беден, то каждый считает вправе унизить и оскорбить такового. Ты хочешь услышать еще о беззакониях Энгарна или достаточно?
— Хватит, — обронил Ялмари.
— Может, ты считаешь, что я преувеличиваю?
— Нисколько, — признал лесник.
— Надо же… — Тордой явно изумился, но быстро взял себя в руки. — Тогда я полагаю, мы можем закончить наш разговор. Ты можешь передать всем, почему Сальмановский монастырь не предоставит помощи энгарнцам.
— Спасибо, настоятель. Я сообщу, — Ялмари поднялся, немного потоптался на месте, потом все же решился. — Простите мою смелость… Но если вы думаете, что, запершись в монастыре и злорадствуя по поводу гибели мирян, вы совершаете подвиг добродетели, то вы глубоко заблуждаетесь.
Тордой подскочил:
— Действительно дерзость! — он прищурился. — Как смеешь ты говорить такое?
— Я читал Священные книги. Народ всегда одинаков — он желает жить в свое удовольствие и не любит, когда его тревожат проповедями. Древних священников, к которым благоволил Эль-Элион, очень часто не слушали так же, как не слушают вас. Но когда наступала беда, те находились рядом со страдающими, облегчали их боль и молились за погибающих. Мне жаль, что таких священников нет и в монастыре. Прощайте, настоятель.
Тордой заметно побледнел, и когда лесник вышел из кельи, он не попрощался. Но по сравнению со всем услышанным Ялмари посчитал это мелочью.
Когда лесник проходил по коридору в комнату, еще раз почувствовал запах Ранели. Девчонка все еще не выходила из комнаты и находилась там с мужчиной. Вспомнились слова настоятеля о том, что люди развратились. В священных книгах Эль-Элиона записано всего четыре заповеди и последняя из них гласила: "Храни себя в чистоте до брака, а после брака храни верность избраннику". Немного Ялмари знал людей, поступающих так. Иногда казалось, что таких светлых и чистых как Илкер вообще не существует. Оборотни же ревностно почитали законы Эль-Элиона, считая эти заповеди законом стаи. Когда мальчикам исполнялось четырнадцать, их обучали ковке. К восемнадцати каждый из них кроме меча должен был выковать символ — круглый медальон, которые при надавливании легко раскалывался пополам, оставляя причудливый неровный край. Символ носили на шее до свадьбы — единственное украшение, которое позволяли себе оборотни. Во время помолвки, жених разламывал символ, получалось два медальона необычной формы. Один оставался у жениха, а второй получала невеста, для всех это служило знаком, что только вместе отныне они одно целое. Ялмари выковал такой медальон и бережно хранил его вместе с оберегающим талисманом. Наедине молодые люди в Умаре оставались только после свадьбы. Причем в отличие от людей, которые осуждали потерявшую невинность девушку и считали, что это совершенно естественно для мужчины, у оборотней правила были одинаковы для всех. Столь строгое соблюдение закона облегчалось тем, что оборотни, как и волки, однолюбы. То есть хвастаться праведностью не приходилось — всего лишь физиологическая особенность, помогающая поступать правильно. "Или все же у оборотня есть выбор? — задумался лесник. — Вот же Ранели нарушила закон стаи. Значит, и другие могут, но не делают. Или новые времена настали в Умаре?"
