Мэтью Гэбори - Темные тропы
Ему, которого Волны создали на заре их самопожертвования, с тем чтобы в один прекрасный день он послужил делу своего собственного сына.
Глубокая тишина опустилась на монастырский сад. Священнослужители были неподвижны в своих сердоликовых креслах, и глаза их были закрыты. Позади них молодые монахи почтительно созерцали парящий силуэт Грезеля. Когда первый Каладр взял слово, скриптор даже не осознал, что его рука уже водит пером по пергаменту. У него не было ни секунды передышки, чтобы сосредоточиться на своей работе или хотя бы убедиться в том, что буквы написаны разборчиво. Необходимо было все внимание направить на Каладров, на каждое слово, слетавшее с их длинного перламутрового клюва. Все говорили одновременно, и именно он, скриптор обители, должен был понять и записать с наибольшей точностью, какая только возможна, этот кажущийся хаотическим концерт.
– Грезель боится.
– Вы чувствуете его страх?
– Я его чувствую.
– Да, это страх.
– И усталость тоже.
– Одиночество в особенности.
– Одиночество питает его страх.
Фениксиец пока не был в состоянии передать сообщение.
Путешествие до монастыря притупило его рассудок, и отцы настоятели пользовались этой скрытой возможностью поставить точный диагноз его психического состояния. Шестэн был смущен этим строгим обследованием, но знал, насколько оно важно. Тончайшая нить, соединявшая Грезеля с монастырем, могла быть использована Харонией, чтобы получить доступ в Каладрию. Ри каждом контакте необходимо было убедиться, что кто еще не обнаружил фениксийца и что в тайнике его сознания не прячется Темная Тропа.
– Тоска.
– Я ее тоже вижу. Она его душит.
– Это, возможно, король?
Шестэна на миг охватило сомнение. Теоретически ему следовало дождаться ответа, прежде чем решить, что слово «король» означает черную душу Грезеля. Уступив своей интуиции, он так и записал.
– Да. Король нашел превосходный способ добраться до Янузля.
– Можем ли мы узнать об этом больше?
– Слишком глубоко упрятано.
– Но тоска очевидна, и она опасна.
– Грезель боится короля. Страх, что он уже не сможет его опередить.
– Надо будет успокоить и ободрить его.
– Это настоятельная необходимость.
– Вы видите мэтра Сокола?
– Уточните, я ничего не вижу.
– Этот человек занимает его мысли.
– Опасен?
– Нет, он видит в нем надежду.
– В таком случае он сам расскажет нам о нем. Отложите эту мысль.
На короткое время установилась тишина, пока отцы, подгоняемые временем, перекапывали глубины сознания Грезеля. Надо было успеть, пока он не проснется. Как только он овладеет своими мыслями, это обследование может его ранить.
– Меланхолия?
– Да, и я ее вижу.
– Смутная, но вполне реальная. Очень опасна.
– Уточните.
– Она толкает его к забвению.
– Забвению?
Шестэн заметил, что некоторые из отцов настоятелей зашевелились в своих креслах. Было очевидно, что обнаруженное чувство очень обеспокоило их.
– Желчь насторожилась. Желчь задается вопросом о его исчезновениях.
– И внушает ему меланхолию.
– Мы знали, что у Желчи есть основания увести его отсюда.
– Не так скоро…
– Осторожно, он просыпается.
– Отступите!
Шестэн подскочил и чуть не проткнул своим пером пергамент. Каладры умолкли, и вновь стало тихо. На лице Грезеля с едва уловимым всплеском поднялись веки. Шестэн положил перед собой чистый лист пергамента и стал ждать, когда фениксиец начнет говорить.
– Отцы…
Это первое слово было приветствием, но прозвучало как мольба. Он прошептал его одними губами и, казалось, был на грани обморока.
– Он страдает, – сказал один из Каладров.
– Чрезмерно.
– Тогда прервем контакт.
– Нет, он, возможно, последний.
Грезель скорчился от приступа неведомой боли. Его тело согнулось, его руки резко дернулись вверх.
– Он не выдержит…
– Напротив. Дадим ему время.
– Есть риск, что он больше не сможет вернуться в Харонию.
Вода, принявшая форму тела фениксийца, помутнела и на один миг стала темной, затем вернула себе свой первоначальный цвет. Шестэн украдкой взглянул на отцов и увидел, как то один из них, то другой поглаживает змею, обвившуюся вокруг его шеи. Субстанция Харонии приводила Хранителей в крайнее нервное возбуждение, и их смятение нередко выражалось в том, что они начинали сжимать шею хозяина, подобно тискам. В прошлом был случай, когда один из священнослужителей умер, задушенный своим Каладром.
Внезапно Грезель перестал двигаться. Его руки спокойно опустились, лицо разгладилось.
– Я должен говорить с вами, – сказал он прерывающимся голосом.
– Мы тебя слушаем.
– Это становится трудным… Терниям все труднее и труднее отталкивать Желчь. Я… я не могу оставаться долго.
– Говори, Грезель.
– Я узнал… Король поручил властителю Арнхему привести харонцев к Януэлю. Он будет действовать с их помощью…
Его губы исчезли, как если бы вода внезапно втянула их внутрь. Его лицо утратило силу сцепления и превратилось в бурлящий поток.
– Мы его теряем!
– Надо ему помочь.
– Нет, Харония может узнать тайну.
– Он сейчас исчезнет!
Фениксиец как будто услышал их, и вода заново смоделировала его лицо.
– Времени почти нет… – выдохнул он. – Не доверяйте наставникам… отыскать Сокола… Единственный, кто может сопровождать его сюда…
Его речь становилась бессвязной, и Шестэн усомнился, смогут ли отцы настоятели удержать ту нить, которая связывает их с Грезелем.
– Наставники… – повторил фениксиец слабым голосом. – Они все здесь… они обучали Януэля на полях сражений, для них он досягаем… Необходимо предупредить его!
Эти последние слова уже прозвучали как вой. Его тело задрожало, грудь запала.
Отцы поднялись, опираясь руками на подлокотники кресел.
– Нить вот-вот порвется!
– Обрежьте ее!
– Подождите… – едва выговорил фениксиец. – Подождите…
Чудовищным усилием он заставил себя выпрямиться. Выражение непримиримости обострило его черты. Его голос стал выше и сильнее:
– Желчь берет верх в теле моего сына… Она каждый день сжигает кровь Волны, текущую в его жилах. Необходимо любой ценой помочь ему соединиться с вами прежде… до того, как он уступит… Если наставники не доберутся до него и не смогут его убить… это возьмет на себя Желчь и сделает это вместо них. – Его голос иссякал, как вода в ручье. – Сокол…
Имя замерло на его губах, и контакт был окончательно разорван. Его члены стали оплавляться, подобно воску, начиная с концов, пока не осталась лишь смутная и влажная форма в состоянии левитации. Короткий шквал ветра, и последние капли, свидетельствовавшие о присутствии фениксийца, мягко разбились о воду.
