Татьяна Засецкая - Вольный Ветер
Можно вопрос?
Валяй!
Кого именно ты не нашла — покой или….
Хватит меня подкалывать. Я не хочу с тобой припираться сейчас — слишком уж красиво…. Спеть что ли….
Я достала лэру, проверила струны и, усевшись на бортик и закрыв глаза, запела:
Я хочу улететь в небо,
Без семьи улететь, из дома.
Стать свободным навек ветром,
Растворяясь во тьме бездонной
Позабыть обо всём свете,
И не думать, что вдруг случиться.
Я хочу улететь в небо,
Чтобы заново там родиться.
С облаками играя в прятки,
Безмятежно кружить на воле…
А когда надоест жизнь мне,
Я найду свой покой в море.
Волны белые крылья омоют
И примут бездыханное тело.
…А словами последними будут:
"Я хочу улететь в небо!" [7]
Подружка, ты что это, жить надоело?! Не смей сигать в воду! Меня пожалей хотя бы!
Да не собираюсь я никуда прыгать! Что ты так всполошился!
За тебя волнуюсь, дубина ты! Привязался как никак за шестьдесят-то лет!
Не беспокойся — ничего я с собой не сделаю. У меня ж ещё обещание невыполненное осталось.
Какое?
Эльфийке. Тридцать лет назад я пообещала ей, что ещё раз спою для неё. А ты что, не помнишь?
Господи! Я и забыл уже!
Вот! А ещё на меня бочку катит! Сам ты старый маразматик!
Ой! Ой! Ой! Склероз в отлучке, так выпендриться решила, да? Между прочим, тебе столько ж лет, сколько и мне!
Так у меня он хотя бы изредка отлучается, а у тебя навечно поселился, даже не спит никогда!
Ехидна!
Нашёлся, блин, нравоучитель!
— А ты что, менестрель? — раздался сзади голос знакомого матроса, которого я развела на ужин. Я отогнала от себя остатки спора с «Я» и обернулась к нему.
— Шейк, да? — спросила я, слезая с бортика. Парень стоял, переминаясь с ноги на ногу, взгляд его был устремлён куда-то вбок. Молодой ещё! Стесняется!
Знал бы он, сколько тебе лет….
Я этого не слышала!
Да у тебя кроме склероза ещё и глухота прорезалась! Ну, матушка, ты даёшь, а ещё про меня что-то говорила….
Сам-то парень довольно-таки красивый — короткие каштановые волосы, выгоревшие на солнце, вьются пышными кудрями, обрамляя красивое простое лицо, тоже загорелое, с еле заметными веснушками, длинные коричневые ресницы, карие с прозеленью глаза, чуть выше меня, хоть мышц и не видно, но понятно, что мешки с продовольствием часто таскает. Лет семнадцать, наверное. Красивый….
Окститесь, бабушка!
Спасибо за совет, дедок, смотри зубы вставные не потеряй!
— Есть немного! — сказала я и улыбнулась. Парень тоже расцвёл… красивая у него улыбка…. — Как там, на счёт ужина?
— А! — воскликнул он. — Я оставил поднос там, на бочке у главной мачты.
— Ну, пошли!
— Куда? — обалдел он, когда я подхватила его под локоть и повела в противоположную от носа корабля сторону.
— Мачту искать!..
Когда я поела, то Шейк уже успел всем растрезвонить, что я менестрель. Матросы понатаскали выпивки и закусок, очистили площадку и теперь травили байки из своей жизни. Я сидела на бочке у главной мачты и всеми силами отпиралась от пения — ведь если сейчас запою, потом до утра не остановлюсь. Небо было чистое и звёздное, тоненький месяц наблюдал за гулянкой на корабле, а смех матросов звонко разносился над водной гладью на долгие мили.
— Да ладно тебе отпираться! — в который раз упрашивал меня один бородатый, но приятный моряк с тёплыми серыми глазами. — Нам же не нужно вальсов, сыграй что-нибудь, чтоб сплясать можно было!
— И что, спляшешь? — спросила я, доставая-таки лэру.
— Спляшу! — гордо ответил он и вышел в круг, тут же освобождённый перед моей бочкой метров пять в диаметре.
— Ну, смотри! — предупредила я его, задорно сверкая глазами и делая первый резкий, обрывающий все остальные звуки аккорд. Быстрая разбойничья песня полилась над морем, полетела в небо, нарушая тишину этой прекрасной ночи. Матрос пустился в пляс. Это казалось хаотичным, не имеющим смысла, но пленяющим и завораживающим взор. Я входила в азарт и играла всё быстрее, напористее, проверяя старого морского волка на крепость. И он её выдержал. С последним звуком лэры он упал передо мной на колено, гордо выпрямив спину и вздёрнув подбородок. На его лице ярко горели молодые глаза с пляшущими бесятками….
Упасть однажды,
Чтобы вновь взлететь.
Однажды потерять,
Чтобы понять, как сильно любим.
И я не буду дважды —
КЛЯНУСЬ — ту песню петь,
Не буду умолять
Богов, не буду просить у них пощады.
Я просто улечу туда,
Где звёзды ярче и где солнца два…
Где воздух солёный,
Где брызги летят,
Где всё дышит свободой,
Где чайки на мачтах сидят…
Сорваться однажды,
Чтобы познать
Пьянящее чувство полёта.
Признаться однажды,
Чтобы отнять
У вольного сердца свободу.
И, наблюдая розовый закат,
Думать, что и смерти ты уж рад…
Пускай она придёт
Ударом роковым,
И меч свой оботрёт
Плащом твоим…
Как мы, люди,
Устроены глупо,
Ждём мы судьбу,
А потом от неё же бежим.
Как мы судим?
Берём мы откуда
Правил заветы?
Кто дал нам право решать за других?
Почему мы так жестоки?
Почему не помним мы свои истоки?
Почему не верим,
Пока на себе не ощутим
Все боли и потери?
Почему вредим другим?
Одни вопросы «почему»,
Одни вопросы «отчего».
Ни на один ответа не находим.
Корим за это мы судьбу,
А нужно-то винить кого?
Лишь нас самих — лишь мы уходим,
Всё былое на осколки разбивая,
Разрывая, раздирая, забывая…
Раздираем веру
И сжигаем смысл —
Мы теряем меру
Собственной корысти…
Уходя в забвенье,
Мы лишь понимаем —
За свои пороки
Призраками станем…
Призраками
опустевших душ…
Отблесками
разодранных надежд…
Верь мне —
я ещё вернусь
Пеньем
соловьиной трели… [8]
Эта песня родилась прямо здесь и сейчас. Просто матросы попросили спеть что-нибудь красивое. Не знаю — получилось или нет, да и всё равно. Главное, чтобы песня шла из души. А в этом случае так оно и есть. Себя не обманешь, сколько хочешь — убегай, сколько хочешь — сжигай, сколько хочешь — убивай, только вот, как можно убить то, что является частичкой тебя? Как поверить в смерть чего-либо, если это что-то вечно в тебе? Не будешь же ты убивать себя….
