Таня Хайтманн - Оборотень
Бремен откашлялся, напоминая о своем присутствии.
— Я мог бы отвезти вас в город, — предложил он. Давид выжидающе посмотрел на него, и тот поднял вверх руки. — Она могла бы быстренько отработать поездку.
Брови Давида сошлись на переносице, но он остался стоять в той же позе, держа руки в карманах. Молодая женщина плюнула на пол. Бремен махнул рукой, на лице его было написано разочарование. Идя к своей машине, он крикнул через плечо:
— Тогда пробегитесь как следует, красавчики! Сначала вдоль набережной, потом все время прямо. Через час пешим ходом доберетесь до метро, но я понятия не имею, открыто ли оно в это время.
Давид воздержался от комментариев. Было холодно и туманно, но он ничего не имел против прогулки по ночному городу. Хотя им придется пройти приграничную территорию, об этом он не думал. Если танцевальные туфельки прикажут долго жить, он остановит такси — правда, эта идея ему не особенно нравилась. Он терпеть не мог водить машину сам, а если сидел рядом с водителем, то покрывался потом от страха.
Молодая женщина натянула курточку и достала из сумочки сигареты. При этом оттуда выпали набор для макияжа и небольшая записная книжка, которую она поспешно затолкала обратно, словно не хотела привлекать лишнего внимания.
Решив наконец тронуться в путь, Давид легонько подтолкнул ее, но она неожиданно схватила его за руку. Он удивленно наблюдал за тем, как она сделала несколько затяжек, негромко разговаривая сама с собой. Ее страх удивительным образом сочетался с упрямством. Давид чувствовал едва сдерживаемую ярость, похожую на тлеющий уголек. Прежде чем она успела что-нибудь учудить, он схватил ее за руку и потащил вперед.
Но было уже поздно: женщина принялась ругаться на каком-то незнакомом языке и вырываться. При этом она держала в руке горящую сигарету, и ее огонек коснулся лица Давида. Хотя в следующий миг он уже контролировал обе руки, но жжение на лице и ее попытки вырваться заставили его быть грубым.
Ее ругань вдруг перешла в визгливую мольбу, и Давид с трудом совладал с желанием швырнуть ее на землю и придавить своим телом. Он отчетливо представил себе образ подчинения — извивающееся женское тело, внезапно дернувшееся и замершее. Давид вдруг понял, чье видение собирался воплотить в жизнь, и отпустил запястья женщины. Проклятый волк!
Он хватал ртом воздух, подольше задерживая его в легких, а девушка, всхлипывая, потирала запястья. Не оставалось сомнений, что назавтра там будет полно кровоподтеков. Когда она наконец взглянула на Давида, в ее взгляде уже не было упрямства, но и такого страха уже тоже не было. Молодая женщина определила границы. Давиду потребовался всего лишь миг, чтобы снова овладеть собой, а потом он пошел вперед, уверенный в том, что она следует за ним. При этом он радовался каждому шагу, который приходилось делать, и был благодарен прохладному ветру, овевавшему лицо.
Глава 11
Мета беспокойно бродила по своей квартире. Картина, которую подарил ей Давид, стояла у стены в спальне — так, как было у него. Она твердо решила не заходить в эту комнату на протяжении дня. Многочасовое изучение картины с кровати не приводило ни к чему, кроме размышлений о том, что она может сказать о создавшем ее человеке. Скромные краски, заброшенные здания… В конце концов, Мета не была до конца уверена в том, что ее вообще нарисовал именно Давид.
Этот странный подарок все больше и больше кружил ей голову. Одна ночь с неприятным исходом со временем превратилась во встречу с таинственным человеком, по которому она тосковала с совершенно смешной силой. То, что она знала о Давиде — что он был молодым, слегка запущенным молодым человеком, на теле которого были как старые, так и новые раны, которому необъяснимым образом удалось найти ее в этом огромном городе, — было ничто по сравнению с тем, что она испытывала к нему.
А что она чувствовала? Этого вопроса Мета изо всех сил старалась избежать. Все казалось ей слишком абсурдным. Если бы она была лет на двадцать старше, то приписала бы подобный эмоциональный хаос кризису среднего возраста, потребности снова подняться, прежде чем признаться себе, что времена безумств миновали окончательно и бесповоротно.
Хотя солнце в это утро было не более чем молочным пятном на небе, Мета задернула шторы в своей большой квартире, потому что от света у нее болели глаза. Полумрак ей нравился: он приглушал яркие краски, воцарившиеся здесь вместе с Карлом. Взгляд ее упал на кораллово-красный светильник из муранского стекла на потолке. Он отвлекал взгляд от декоративной ширмы, на которой был изображен пейзаж в пастельных тонах, — бабушкино наследство. Чересчур мило, сказал о ней Карл, нужно как-то разбавить. Вопреки своему желанию, Мета согласилась повесить этого монстра. Во время новоселья комплименты по поводу такого решения сыпались словно из рога изобилия, но на ее губах играла горькая улыбка.
Вообще-то Мета твердо решила обставить собственное жилье по своему усмотрению и не обращать внимания на какие-то вкусовые параллели. В конце концов, она проводила большую часть времени с людьми, которые постоянно рассуждали о том, что в данный момент шикарно, а что никуда не годится. Поэтому Мете необходимо было место, где она могла бы отдохнуть и не заботиться о том, чтобы кому-то нравиться. Где не было бы ничего, что задавало вопросы или провоцировало. Только покой и защищенность.
Ее сопротивление было сломлено до обидного быстро. Хватило одного обиженного взгляда Карла на лавандового цвета диван с шелковистой обивкой, чтобы вызвать у Меты желание принять все его предложения без обсуждения. В итоге она чувствовала себя чужой в собственном доме. Повсюду глаз натыкался на вещи, которые не вызывали ощущения того, что она свила себе гнездышко. Только в спальне она не позволила вкусам Карла диктовать условия, обставив ее так, как самой хотелось. В итоге Карл ни разу не упустил возможности искусными намеками ткнуть ее носом в светло-голубые стены.
Скрестив руки, Мета смотрела на отвратительный светильник из муранского стекла, раздумывая над тем, не снять ли его вообще. Она положит его в коробку и отошлет Карлу. Если эта штука по дороге сломается, ничуть не жалко. Но каким бы соблазнительным ни казался подобный поступок, Мета не могла заставить себя привести его в исполнение.
Внезапно почувствовав усталость, она направилась к дивану и растянулась на нем. Ее пальцы нащупали пульт дистанционного управления стереосистемой, и секундой позже большую комнату наполнили «Ich bin der Welt abhanden gekommen [3]» Малера. Обычно не существовало лучшего лекарства для ее напряженных нервов — если не считать крепенького. На этот раз это не сработало, но она продолжала лежать, прикрыв глаза рукой и свесив одну ногу с дивана.
