Елизавета Дворецкая - Лес на той стороне, кн. 1: Золотой сокол
– Уши показать? – Зимобор тоже усмехнулся и убрал кудри с ушей, показывая, что они у него не лошадиные, а вполне человеческие. – Простите, люди добрые, что незван-непрошен к вам явился. – Он оглядел толпу вокруг себя и поклонился. – С купцами мы едем, из Новогостья, весь день через гать продирались, потом вовсе застряли. Разбрелись все дорогу искать, мне повезло к вам выйти. Хотел найти кого-нибудь из старост, чтобы дорогу показали и поклажу дотащить помогли, а тут такое дело… Прямо не дело, а вязом червленым в ухо…
– Это точно так, – кивнул один из мужиков поблизости.
Горденя уже не лежал, а сидел на земле, в изумлении глядя то на девушку, то на своего неожиданного усмирителя.
– Да какой ты водяной, что я, водяных не видала? – Девушка усмехнулась. – А говоришь не по-нашему. Так ты из смолян? – Она посмотрела на вышитый ворот его рубахи и сразу отметила чужой узор.
– Я – да. А купцы мои – полочане. Доморад Вершилович и сын его Зорко. Может, кто слышал про них?
– Я слышал! – Один из мужчин в толпе, лет сорока, рослый и сильный, кивнул и подошел поближе. При ходьбе он заметно хромал и опирался на палку. Глянув ему в лицо, Зимобор сразу заметил сходство с Горденей. – Проезжал через нас такой, помню его. А тебя, водяной ты или кто, вовремя к нам принесло! Сыночка моего, кроме меня, никто усмирить ведь не может, а с тех пор как меня медведица-матушка в лесу приласкала, и я не в счет. Быть бы Будениным ребятам сильно битыми… Ну, вылезай, теперь уж нечего…
Последнее относилось к бывшим противникам Гордени, которые уже понемногу выбрались на берег. Двое держали под руки третьего, того, что чуть не утонул, оглушенный Гордениным вязом.
– Да… такое дело… – бормотали они, разглядывая своего нежданного избавителя и от удивления позабыв его поблагодарить. – Погуляли на торгу… Бывает…
– Ну, вставай, что ли, непутный! – Высокая худощавая женщина с тонкими морщинками возле глаз на загорелом лице опустилась на колени возле Гордени и провела рукой по его голове. Длинный конец ее платка был опущен за спину, а два коротких повязаны вокруг головы, образуя как бы маленькие ушки надо лбом. – Мать-то хоть узнаешь? Или совсем разум отшибло?
– Тебя не Летомирой звать? – спросил Зимобор у девушки. Она так и стояла, держа в руке свое коромысло, оказавшееся оружием сильнее крепкого вяза. – Знаешь песню про Летомиру?
– Ее Дивиной звать! – вставил тот подросток, который прибегал звать ее на помощь, за что немедленно получил от кого-то рядом подзатыльник и ойкнул.
– Приходилось слышать! – Девушка опять усмехнулась, не отводя от него внимательных, пытливых, немного настороженных глаз. – А тебя как звать?
– Ледич.
– Ну, привет тебе в городе Радегоще! – сказала девушка. – Где купцов-то своих потерял?
– Где-то с версту мы от Новогостья прошли, а там и застряли.
– Понятное дело! Как раз с версту, а там Вол… – начала было какая-то из женщин, но на нее шикнули, и она замолчала, словно прикусила язык.
– Нечего зря дурное поминать, надо дело делать, – сказала девушка и огляделась, опираясь о песок концом коромысла. – Дядя Крепень, дай твоих ребят, а? Побыстрее надо людей выручить, а то ночь настанет, сами знаете…
– Как не знать! – Крепень и его жена, возле которой стоял понурый Горденя, разом закивали.
Зимобор оглядывался, пытаясь понять, в чем дело. Все здесь знали что-то нехорошее, чем не хотели с ним делиться.
– Сейчас пойдем, только посмотрю, не надо ли кому руки-ноги чинить! – сказала девушка. – Передохните чуток. Пестряйка! – Она оглянулась и позвала того парнишку в серой рубашке. – Подержи коромысло.
Еще некоторое время Зимобор сидел в сторонке на чьей-то волокуше, пока девушка возилась возле пострадавших стеночников: обмывала и осматривала раны и ушибы, кого-то перевязывала, объясняла матерям и женам, какой травой поить, а какую прикладывать. Один мужик вывихнул кисть, и Дивина быстро ее вправила, действуя так же умело и решительно, как и при усмирении Гордени. Горденя тем временем окончательно пришел в себя и ходил за Дивиной с видом побитой собаки, что-то говорил ей, объяснялся и, видно, оправдывался, показывал свою рваную рубаху. Зимобор острым глазом из-под полуопущенных век наблюдал за ними: казалось бы, его это все не касалось, но почему-то не давал покоя вопрос, не жених ли ей этот Горденя. Но девушка только отмахивалась от него:
– Ну, схватили тебя за рубаху, великое дело! Ты сам-то на Медвежий день Горобцу чуть руку не оторвал – ничего, а теперь рубаху порвали ему – а он и взбеленился! Ну тебя, не мешайся! Надоел! Поняла, Зарянка? Травой кровохлебкой омывать, как станешь перевязывать. Если нету, то зайди к нам, мы дадим. Вот и заваривать заодно научу! Ну, ты хороша, мать! Уж третий год замужем, а такого простого дела не умеешь!
Наконец покончив с делами, Дивина подошла, вытирая руки краем подола, и не один Зимобор при этом невольно бросил взгляд на ее ноги.
– Пошли, ребята! – Хромой Крепень призывно взмахнул своей суковатой палкой. – Кто не додрался, тому мы сейчас работу найдем! И ты с нами ступай, сынок, там как раз твоя сила требуется.
Вслед за ним и Зимобором двинулась целая толпа мужчин и парней, человек в двадцать. Дивина тоже шла с ними, опираясь на коромысло, как на посох.
– Нет ли у вас в городе травницы хорошей? – спросил Зимобор по пути. – В Новогостье говорили, что есть.
– Конечно, есть. – Девушка кивнула. – Это моя матушка. А что у вас, болеет кто?
– Сам Доморад и болеет. Сердце у него слабое. Я его уже ландышем поил, а то он три дня с места двинуться не мог, застряли за переход от Новогостья.
– А ты сам, что ли, ведун? – Дивина покосилась на него и недоверчиво усмехнулась.
– Я не ведун, а мой отец тем же самым хворал. Тут научишься.
– У нас ландыш есть и еще кое-что есть. Давай тогда к нам купца, у нас в беседе есть где его положить. – Она кивнула на свои ворота, мимо которых как раз проходили. – Сейчас, только ведра занесу.
Она скрылась за воротами, и Зимобор замедлил шаг. Но Дивина почти тут же вернулась и догнала их, уже обутая в лычаки с кожаной подметкой, причем ничуть не запыхалась, как будто ведра, полные воды, ничего не весили. От девушки веяло свежестью, здоровьем и силой, редкими в нынешнее время. Приглядевшись, Зимобор определил, что она не из самых юных, лет ей было восемнадцать-девятнадцать. Впрочем, созревших и незамужних девушек было много везде, поскольку в два последних тяжелых года свадеб почти не играли.
– Значит, город Радегощем называется? – расспрашивал он дорогой.
– Да, здесь погост. Самый край, отсюда князь на полудень поворачивает, идет на Друть, а там и не знаю куда. А вон там святилище старое. – Девушка обернулась и показала куда-то за пригорок, на котором стоял детинец. – Отсюда не видно.
