Евгений Лукин - Раздолбаи космоса, или Гений кувалды
– За стерву ответишь, – сообщил он, поднимаясь и поигрывая зеркальной своей кувалдочкой. Лешу мигом прошиб цыганский пот.
– Ром! Ром, ты чего? Ты… Не надо, Ром! Ну прошу тебя…
Ромка попятился. У Леши, здорового мужика, тряслись губы, глаза жалобно выкатывались, мощные ручищи лапали мутный целлофан на выпуклой груди. Зрелище жалкое и, честно говоря, страшноватое.
«Ну я крутой, в натуре…» – выпрыгнула мысль.
– Ром, ну вот этими вот руками! – Чуть не плача, Леша растопырил пятерни и потряс. – Веришь? От самого угла ломом кантовал…
– Извинись, – надменно обронил Ромка. Леша весь скривился, как после хорошей стопки, покряхтел, потоптался и наконец повернулся к Лике.
– Ли-ик, – начал он. – Ну сорвалось, ну… Ну не буду больше…
При этом он смотрел ей не в глаза, а исключительно на хитрого плетения поясок. Уловив направление взгляда, Лика прищурилась и взялась за пряжку, словно собираясь сорвать поясок к лешему. Однако вовремя сообразила, что сверкающий ее балахончик весьма откровенно при этом распахнется, – и передумала.
Бог его знает, как бы дальше сложилась судьба завалинки, но тут на том самом месте, где недавно выпали прямо из воздуха два пушистых зверька, возникла веселая круглолицая баба лет сорока. Тоже в простынке,
– А вот и Маша Однорукая! – шумно возрадовался Леша в надежде, что драгоценная глыба теперь, может быть, и уцелеет. – Давай к нам, Маш!
Лика, весьма недовольная таким поворотом событий, вновь опустилась на завалинку, приняв одну из своих изящных и рискованных поз.
Ромка в недоумении оглядел пришелицу. До двух он вообще-то считать умел…
– А-а… – догадался он наконец. – Однорукая – это фамилия?
Лика досадливо повела бровью и промолчала.
– Да нет! – вскричал Леша. – Однорукая – это однорукая… Маш, а, Маш! Глянь, какого к нам орла занесло! Все на раз крушит! Сам видел!
Веселая круглолицая Маша уперла кулаки в бедра и в изумлении оглядела Ромку.
– Я-то думала, там амбал какой, – сказала она. – Чего ж ты такой жижгольто? Не кормили, что ли, дома?
А стриженый чего? Дезертир, наверно? Ну давай знакомиться… Что ты Ромка, я уж знаю. А я – теть-Маша. Штаны плету – только так!
– Из материала заказчика, – назидательно примолвил Леша, разливая водку в два колпачка,
– А то как же! – подхватила Маша, плюхаясь на завалинку рядом с Лешей. – Стану я тебе сама кабели раздирать! Тащи провода, ставь водку – такие штаны сплету! Шабашка-люкс, а не штаны! – Не глядя, махнула колпачок и подставила снова. – А я, ты понимаешь, – продолжала она, обращаясь ко всем сразу, – иду от Пузырька веселая, песенки пою. Глядь! А навстречу надзорка. Я – назад. А там еще одна. Я – к скоку, а первая мне уж дорогу пересекла… И-эх, плакали мои тюбики!
Маша Однорукая махнула второй колпачок подряд и потянулась к закуске. Закусив, погрозила Ромке пальцем.
– Только ты смотри, я с тебя много возьму, не то что вон с него, с охломона! Такую ему, дураку, спецовку сплела – загляденье! А он ее у Пузырька оставил, ничего себе?.. Так что запомни: от меня так просто не отделаешься. Мне тут про тебя такого понарассказали! Щелкнет, говорят, ногтем по камушку – тот вдребезги!
– Живая… Теплая… – С мечтательной и в то же время диковатой улыбкой Леша качнулся и сграбастал Машу за плечи.
– Отстань! Баптист! – Она локтем сбросила его руку.
Лика наблюдала за происходящим, досадливо поигрывая какой-то безделушкой на шнурочке. Особо неприязненные взгляды она бросала на толстую и как бы лепную Машину косу цвета спелой пшеницы. У самой Лики, следует признать, волосы были весьма заурядные: не русые, не каштановые – так, не поймешь. Темненькие, в общем…
– А баптисты – это кто? – удалось наконец вставить словцо и Ромке.
– А это которые баб тискают! – Маша Однорукая расхохоталась.
Леша ухмыльнулся, приосанился.
– Ты вот, Ром, еще молодой, – объяснил он. – Ты еще жизни не видел. Так ты запомни: все зло в этой жизни – от баб. Думаешь, от кого я сюда сбежал-то, а? Не от них, что ли?
– От алиментов ты сбежал, черт пузатый! – бросила Маша, уже сама разливая водку по колпачкам. Лика встала.
– Ладно. Пейте, гуляйте… – холодно молвила она. – Рома, тебе в какую сторону? Или ты остаешься?
– Я… – растерянно сказал он и тоже встал. Сердчишко колотилось немилосердно. – Нет, я… Да все равно, в какую!
* * *– Бесподобно! – язвительно изгибая губы, говорила Лика. – Просто бесподобно! И они еще смеют в чем-то обвинять хозяев!
Ромка озадаченно хмыкнул. О хозяевах за весь вечер не было сказано ни единого слова. Видимо, Лика имела в виду какие-то другие, более давние разговоры.
Минуя одинокие причудливые валуны, они шли вдвоем меж бледных громад по слегка искрящемуся и заметно потемневшему покрытию. Овальные пятна скоков были на нем уже едва различимы. Потом вдруг скоки просветлели – надо полагать, наступил вечер. Ромке это очень напомнило город – тот момент, когда включаются фонари. Основания опор, казалось, были изваяны из мерцающего льда. Если – не приглядываться, вполне можно было вообразить, что идешь по ночным асфальтам, мимо пустых стеклянных аптек и магазинов, наполненных неярким холодноватым светом.
– Попасть сюда! – с чувством продолжала Лика. – Это же шанс – я не знаю… Даже не из миллиона. Из миллиарда… И ни-че-го при этом не понять!
Нигде ни души. Прокатила одинокая надзорка. Оглянувшись, Ромка увидел, что за ними увязались три пушистых человекоподобных зверька. Двигались они совершенно бесшумно, их не то кошачьи, не то совиные глаза таинственно тлели в сумерках. Ромке даже немного стало не по себе.
– А эти? – спросил он. – Они что, в самом деле раньше людьми были? Лика оглянулась.
– Не знаю, – сказала она. – Вполне возможно… Честно говоря, я просто об этом не спрашивала.
– У кого?
– У хозяев, конечно…
Ромка остановился и во все глаза уставился на спутницу. Лика взглянула на него и тихо засмеялась.
– Все поймешь со временем, – ласково пообещала она – Мне почему-то кажется, что поймешь… Хотя извини, но тебя ведь просто загнали в летающую тарелку. Попал ты сюда, согласись, совершенно случайно…
– А другие?
– Другие? – Лика пренебрежительно повела бровью. – Они хотели лучшей жизни. Всего-навсего…
– А ты? – Ромка опешил.
Лика слегка опустила голову, пряча улыбку.
– Я? Не-ет… Лучшую жизнь я могла бы себе устроить и дома. К тому времени я уже начала выставляться…
– Чего делать? – ужаснулся Ромка. Лика рассмеялась.
– Выставлять работы, – пояснила она. – Керамику, акварели… А сюда меня погнал духовный голод, Рома. Я подумала: ну, пробьюсь, ну, повесят меня в нашей галерее напротив Коровина… И это все? Этого мне будет достаточно для счастья?
