Джон Норман - Странники Гора
– Я не хочу стоять для него! – вскричала Элизабет Кардуэл.
– Встань для него, рабыня! – рявкнул Камчак.
Элизабет Кардуэл, осторожно зажав тоспит в зубах, повернулась боком и заняла позицию.
Почему-то она не производила впечатления испуганной, скорее разозленной.
Я думал, она будет дрожать от страха. Но она стояла как скала, и когда я проскакал мимо нее, на кончик моего копья был наколот тоспит.
Девушка, укусившая шею каийлы, та, чья нога была порвана зубами животного, стояла для Альбрехта С почти издевательской легкостью он проскакал мимо нее, подхватив тоспит из её рта на острие копья.
– Три очка каждому, – провозгласил судья.
– Мы закончили, – сказал я Альбрехту. – Ничья.
– Нет. Победителя нет.
Он гордо выпрямился на гарцующей каийле.
– Победитель будет! – крикнул он. – Лицом к копью!
– Я не поскачу, – сказал я.
– Тогда я провозглашу свою победу и женщина будет моей! – выкрикнул Альбрехт.
– Если ты не поедешь, – сказал судья, – победа будет за ним.
Я должен был скакать.
Элизабет неподвижно встала в тридцати ярдах лицом ко мне.
Это было самым трудным в состязаниях на копьях. Невероятно легкий удар, наносящийся оружием, свободно скользящим в расслабленной, свободно сжимающей древко руке, должен позволить острию подцепить тоспит изо рта девушки, и в случае удачи воин может быстро и плавно отдернуть копье назад, скользнув острием чуть слева от живой ветви. Выполненный хорошо – это великолепный, аккуратный удар. В случае же малейшей неточности девушка может быть ранена или убита.
Элизабет стояла лицом ко мне, и вид у неё был не испуганным, а скорее вызывающим. Она даже стиснула кулаки.
Я очень надеялся, что не пораню её.
В предыдущем состязании я старался держать копье чуть левее, так что если удар был бы неточным, острие просто пронеслось бы мимо тоспита, не задев его; но теперь, когда Элизабет стояла ко мне лицом, я должен был ударить в самый центр фрукта, и никак иначе.
Каийла бежала быстро и ровно. Когда я миновал Элизабет, унося тоспит на острие копья, толпа одобрительно зашумела.
Воины восхищенно гремели копьями о лакированные щиты, мужчины кричали что-то восторженное, женщины-свободные и рабыни-приветствовали меня звонкими возгласами.
Остановив скакуна, я обернулся, ожидая увидеть Элизабет побледневшей, едва ли не теряющей сознание. Она, похоже, не собиралась этого делать.
Кассар Альбрехт в гневе опустил копье и устремился к своей рабыне. В мгновение ока он миновал ее-тоспит на кончике копья. Девушка безмятежно улыбалась.
Толпа приветствовала Альбрехта.
Затем, когда все немного попритихли, судья протянул руку к копью кассара и тот без удовольствия передал ему оружие для осмотра.
– На острие кровь, – сурово сказал судья.
– Я не коснулся ее! – крикнул Альбрехт.
– Я не задета! – вторя ему, выкрикнула девушка.
Судья продемонстрировал оружие. На кончике острия, как и на желтовато-белой кожуре фрукта, были явно видны следы крови.
– Открой рот, рабыня, – приказал судья.
Девушка замотала головой.
– Сделай это, – сказал Альбрехт.
Она открыла рот, и судья, грубо разведя ей челюсти, заглянул вовнутрь. Во рту была кровь. Девушка предпочитала глотать её, ничем не выдавая ранения.
Она показалась мне бесстрашной, бравой девушкой.
Правда, когда я внезапно понял, что теперь она и Дина из Тарии принадлежат Камчаку и мне, я испытал что-то вроде шока.
Обе девушки, опустив головы и подняв скрещенные руки, преклонили перед нами колени. Элизабет Кардуэл сердито посмотрела на них. Камчак, посмеиваясь, соскочил с каийлы и, быстро связав им запястья, надел на шею каждой по кожаному ремню, привязав свободные концы к луке своего седла. Связанные таким образом, девушки продолжали стоять на коленях у лап его каийлы. Дина из Тарии бросила на меня беглый взгляд, в котором я успел прочесть робкое признание того, что я теперь её господин.
– Я не знала, что нам нужны все эти рабыни,промолвила Элизабет.
– Молчи, – цыкнул на неё Камчак, – или получишь клеймо.
Но, похоже, по каким-то одной ей известным причинам Элизабет Кардуэл смотрела волком скорее на меня, чем на Камчака. Она откинула голову и дернула ею так, что волосы подпрыгнули у неё на плечах.
Затем по каким-то не вполне понятным мне самому причинам я вытащил путы, связал ей запястья, как Камчак сделал это с другими девушками, и надел ремень на её шею, привязав его к луке седла.
Возможно, я таким образом хотел напомнить ей о том, что она тоже была рабыней.
– Сегодня, маленькая дикарка, – добавил Камчак, подмигивая ей, – будешь спать скованная, под фургоном.
Элизабет чуть не задохнулась от возмущения. После этого мы с Камчаком развернули наших каийл и направились обратно к фургонам, таща за собой привязанных к седлам девиц.
– Подходит время, – сказал Камчак, – завтра стада двинутся к Тарии.
Я кивнул. Зимовка кончилась. Начиналась третья фаза года – Возвращение к Тарии. Теперь я мог надеяться получить ответы на все мучившие меня столь долгое время вопросы: к примеру, разрешить загадку ошейника с посланием, разобраться с тайной, окружавшей его появление на Горе, а также наконец, поскольку мне не удалось ничего обнаружить среди фургонов, найти хоть какую-нибудь зацепку, путеводную нить, способную привести меня к разгадке местонахождения или дальнейшей судьбы золотистой сферы, которая является или являлась последним яйцом Царствующих Жрецов.
– Я возьму тебя с собой в Тарию, – сказал Камчак.
– Хорошо, – ответил я.
Мне понравилась Зимовка. Но теперь она закончилась. С приходом весны боски двинулись на юг, за ними последовали фургоны, а с ними и я.
Глава 9 АФРИЗ ИЗ ТАРИИ
Не было ни малейших сомнений в том, что я в надетой на меня красной тунике воина и Камчак в черных кожаных доспехах выглядели несколько странно в банкетном зале дома Сафрара, торговца из Тарии.
– Это печеный мозг тарианского вуло, – объяснял Сафрар.
Меня несколько удивляло, что Камчак и я, будучи своеобразными послами народов фургонов, принимались в доме торговца Сафрара, а не во дворце Фаниуса Турмуса, правителя Тарии.
Камчак пояснил мне, что на это имелись две причины-официальная и настоящая. Официальной причиной, провозглашенной когда-то давно правителем Фаниусом Турмусом и другими официальными лицами, считался указ о том, что между городом и кочевниками не могут быть заключены дипломатические отношения; а настоящей же причиной, повидимому широко не афишируемой, являлось то, что реальная власть, как это часто случалось и в других городах, принадлежала касте торговцев, главным из которых был Сафрар. Впрочем, правитель, разумеется, был проинформирован о встрече, и на банкете присутствовал его полномочный представитель – Камрас из касты воинов, капитан, который, как я слышал, уже не первый год был чемпионом Тарии.
