Юлия Славачевская - Заверните коня, принц не нужен, или Джентльмены в придачу!
— Успеешь? — игриво подмигнула Кувырла, приглаживая вздыбленную прическу.
— Не перебивать! — взвизгнул дедуля. — Мне некогда! У меня дела!
— Да ты что? — вытаращилась лягуля. — И давно?..
— Молчать!!! — рявкнул дед. — Иначе вы все познакомитесь с моим склерозом!
Ой, боюсь-боюсь… Там еще много с кем знакомиться придется. Мне уже заранее страшно.
— Кстати! — Бедуин махнул рукой.
Из-за широких спин воинского строя вышли несколько дюжих молодцов без оружия, но при полном параде. Одна часть хлопцев держала опахала, другая просто глазела по сторонам, лукаво постреливая шкодливыми глазками в сторону дам.
— Вы! — Дед ткнул в нас узловатым ссохшимся пальцем. — Подверглись внеплановому нападению!
Я с трудом подавила порыв встать по стойке «смирно» и отрапортовать: «Йес, сэр!» Видимо, перед отбытием в этот дурдом пересмотрела боевиков.
— Стесняюсь спросить… — подала дрожащий голос эльфийка.
— Стесняешься — не спрашивай! — отрезал бедуин, раздувшись от собственной важности.
— И все же, — продолжала настаивать Миримэ. — У вас и плановые нападения есть?
— У нас все есть! — брякнул дед.
Миримэ посмотрела на нас, моргнула ресницами и отправилась в обморок.
Эльфийскую деву поймал один из отряда спасения и протянул второму под вентилятор из опахал.
— Р-разумно, — пробормотала я, подавляя на корню стойкое желание почесать темечко.
— Итак, — бедуин проследил за оказанием первой помощи пострадавшим от его речи, — возвращаемся к нападению! К вам была внедрена опасная женская особь фикакуса, по внешнему виду совершенно не отличимая от мужской особи.
— Понятно. Унисекс! — кивнула я.
— Кто о чем! — поморщился вестник. — В гареме о сексе говорить неприлично!
— Опа! — вытаращилась я на него. — Во-первых, я о нем не говорила, а во-вторых — о чем тогда говорить в гареме?
— О мужчинах! — поведал нам бедуин. Все остальные, причисленные к мужскому полу, закивали в поддержку.
— То есть о мужчинах, но без секса? — уточнила я, мотая головой, будто лошадь, укушенная оводом. Соображать я перестала гораздо раньше, поэтому процесс впитывания новых познаний проходил куда легче и безболезненней.
— Да-а, — сообщили мне нестройным хором. Но потом под строгим взглядом недремлющего (или правильнее говорить — недремлющей?) шмырга опомнились и добавили: — Да, дорогая!
— О-о-ом!
— Понятно, — пожала я плечами. — Ладно, тогда будем говорить о размере достоинства!
Кто-то на этих словах поперхнулся, кто-то застонал. А бедуин чрезмерно бурно отреагировал на совершенно безобидное послание.
— Нет! — взвизгнул дед. — Это тоже неприлично!
— В смысле? — удивилась я. — Ничего не понимаю! Когда это золото стало неприличным?
— А-а-а, вы об этом… — вздымая ветер облегченным вздохом, отозвался бедуин.
— А вы о чем? — поинтересовалась я.
— А я о фикакусе! — застеснялся дедушка. — Вас хотели отравить!
— О как! — только и смогла сказать я, разглядывая, как под второй «вентилятор» укладывают орчанку.
— Да-да! — эмоционально подтвердил глашатай плохих вестей.
Где-то в задних рядах начали принимать ставки: кто упадет следующий.
Финансовая сторона моей натуры буквально исстрадалась от невозможности поучаствовать!
— Женская особь фикакуса, будем обозначать ее для краткости «фикаса», ибо научное ее название длинно, непроизносимо и никому не ведомо. Правда, особо посвященные говорят…
— Мы поняли, — прервала его я. — И что дальше с вашей фикасой?
На меня взглянули как на злейшего врага народа и продавца брома в одном лице, но все же неохотно продолжили:
— Фикаса не выносит женщин. Вернее, не так. Она их просто переваривает, предварительно отравив.
Тут влезла Шушу:
— То есть она травит, а потом жрет?
— Не совсем, — поморщился дед. — Она травит, потом ждет разложения и использует как подкормку.
— Ой, — сказала Шушу.
Первый раз в жизни я увидела белую змеелюдку. Хотя, если честно, Шушу была первой и единственной знакомой представительницей этой расы.
В углу оказания первой помощи соображали уже на троих.
— И чем она травит? — помахала я подруге в знак ободрения.
— Колючками, — просто сказал бедуин и всем оставшимся на ногах резко поплохело.
Кувырла, взглянув на свои утыканные ладошки, пошла сдаваться медбратьям сама.
Меня успела отбить няня. Приняв в мягкие объятия, шмырг возмущенно заорала:
— Ты че, пенек старый, не мог сообщить все это покультурней и помягче?!!
— Это как? — выкатил на нее «телескопы» бедуин. — «Вы только не волнуйтесь, но вас отравили и жить вам осталось минус две минуты»?
— Не знаю! — сердилась няня. — Но надо было полегче!
— Угу, — почесался дедок. — Вот только никак не возьму в толк, почему вы все живы…
— Какое упущение, — съязвила я, лихорадочно размышляя о том же. Какое-то просто фантастическое везение! Ну ладно, может, у меня иммунитет к яду как у иномирянки. А у девочек?.. Странно.
— А мужская особь ядовита? — задала главный вопрос няня.
— Нет, — покачал головой бедуин. — Более того, в период опыления рядом с мужской и женская тоже становится безвредной.
— Да здравствует секс! — оторвалась я от раздумий и мягкой груди няни.
— Это неприлично! — в очередной раз сделал мне замечание бедуин.
— Зато здорово! — подмигнула ему я, уползая в покои.
Оставшаяся часть мужчин была со мной молчаливо солидарна.
— Теперь вас будут усиленно охранять! — крикнули мне вслед. Вернее, я бы сказала — «в борозду».
Кстати, за мной потянулись остальные. Мы открыли Великий Путь Возвращения Домой и радостно следовали по нему, более не отвлекаясь ни на какие провокации.
— И к вам теперь никто и ничто не попадет! — надрывался бедуин.
— Ну-ну! — искренне усомнилась я и прикусила язык, чтобы не высказаться по этому поводу сполна.
— Изыди! — раздался вопль Шушу.
На балконе, грустно помахивая листиками, устроилась чета фикакусов. Растения сплелись в большой куст и являли собой трогательную картину семейного счастья. Бездомную, к слову, картину.
— Мириться пришли? — догадалась я.
Питомец просигнализировал о положительном ответе и принялся быстро жестикулировать, защищая возлюбленную.
— Помолчи, пожалуйста, — попросила я. — Так орешь, что голова раскалывается.
Фикакус замер.
— Мадам! — обратилась я к фикасе. — Вы обещаете мне больше не покушаться ни на чью жизнь?
Растение засмущалось и согласно кивнуло.
