Елизавета Дворецкая - Колодец старого волхва
— Слышал я, слышал, как свинья твоя визжала! — Надежа усмехнулся, понимая, куда клонит старший замочник. — А печенегов не хочешь ли свининкой угостить? Да они, говорят, до нее не охочи.
Медвянка тем временем отбежала по стене подальше и притворилась, будто наблюдает за женщинами на жальнике и знать не знает никаких десятников со сломанными носами. В последние дни она сомневалась, не слишком ли сильно одолжила Явора подаренным платочком, и решила держаться с ним построже и попрохладней.
Поклонясь Надеже, Явор подошел к ней.
— А ты что же, душа-девица, родичам пирогов не печешь? — спросил он, поздоровавшись.
— А моих тут нет никого, — беспечно ответила Медвянка. — У меня деды-бабки под Вышгородом схоронены. А пока в Белгороде живем, у нас никто не помер, только дядька, материн брат, да и он не здесь… А ты-то чего по стене гуляешь? Или тебе службы мало? Так пошел бы людям помог, — Медвянка насмешливо кивнула вниз, где Громча и Сполох вдвоем тащили волокушу с землей. — Что же твоей силе зазря пропадать?
— Моя-то сила не пропадет, у меня дело иное, — сдержанно ответил Явор и замолчал.
Этими словами Медвянка напомнила ему самые горькие обиды, самый тяжкий день, когда он готов был бежать от нее хоть в чудской поход. Но она была слишком хороша, красота ее слишком влекла, несмотря на боязнь отказа и новых насмешек. Явор помнил, как она смехом отвечала на его слова о любви, но теперь у него был ее платок — знак приязни, повод к надежде. И в прошлые годы — на весенних игрищах в роще, на зимних посиделках у боярыни Зориславы — Медвянка играла с ним, что-то недосказанно обещала лукаво-ласковыми взорами, но потом ускользала, как белка, ничего не позволяя и оставляя в той же растерянности. Явора измучило это метание, и история с чудским походом истощила его терпение. Подаренный платочек сильнее, чем все прежнее, повеял на него теплым ветром надежды, и Явор устремился вперед, не в силах больше ждать и мучиться сомнениями. Так он кабану на загривок прыгал: удержусь — моя взяла, не удержусь — затопчет, знать судьба!
— Ладно, не смейся! — примирительно сказал Явор, и голос его внезапно стал глуховатым и прерывистым. — Ты меня давеча выручила, платок дала — хочу теперь тебе в ответ подарок подарить. Посмотри-ка.
Чуткий слух Медвянки уловил перемену в его голосе, и она догадалась — для нее приготовлено что-то необычное. Глаза ее заблестели любопытством, она оторвалась от проема заборола и повернулась к Явору.
Он показал ей что-то маленькое в полураскрытой ладони, но не протянул руку, а держал перед собой, заставляя Медвянку подойти ближе. Она пренебрежительно повела бровями — дескать, не очень-то мне и занятно, что ты там принес. Но любопытство было тем врагом Медвянки, перед которым она всегда оказывалась бессильна. Словно бы нехотя, из одной вежливости, Медвянка подвинулась ближе к Явору и заглянула в его ладонь.
— Ну, что у тебя там? — небрежно спросила она. — Головастика поймал?
На ладони Явора лежал серебряный перстенек с черненым узором — солнечным крестиком в круге. На миг Медвянка застыла — такого подарка она не ожидала. Для нее все предыдущее было только игрой, и она не задумывалась, что это значит для Явора. Даже подарив платок, она не придала этому большого значения. Но Явор не смеялся и не смеха теперь ждал в ответ. Если бы она теперь приняла перстенек, то этим позволила бы Явору за себя свататься. Сейчас ей предстояло решить свою судьбу: или принять перстень и завтра ждать сватов, или отказаться и продолжать беспечальное девичье житье. На миг пестрое и шумное виденье свадьбы соблазнительно мелькнуло перед взором Медвянки, но она была достаточно умна, чтобы помнить: за свадьбой придет новая жизнь. Хлопоты о муже, скотина, печка и погреб, плачущие дети в люльках… Прощайте, заботы отца и матери, песни и пляски в весенних хороводах, венки и ленты, любовные взгляды парней. И все ради десятника со сломанным носом! Нет, этого она не хотела.
— Вот уж невидаль! — Быстро справившись с растерянностью, Медвянка небрежно-равнодушно повела плечом и отвернулась. — Мне батюшка и не такие дарит.
— Так то батюшка! — ответил Явор. Она опять хотела ускользнуть, но он твердо был настроен добиться ответа. Прямой и открытый нрав его не позволял темнить и умалчивать в таком важном деле. — Пойди за меня! — воскликнул он, стараясь наконец убедить ее. — Я тебя не обижу, ни в чем ты отказа знать не будешь, ни в платье, ни в уборах, только полюби меня, как я тебя люблю!
Медвянка отвела глаза, не зная, что сказать. Она не хотела соглашаться, но язык не поворачивался отказать прямо, ей был неприятен такой открытый разговор — гораздо веселее было играть и увиливать, оставив решение на «когда-нибудь потом». Но Явор больше не мог терпеть недомолвок.
— Хватит тебе тянуть! — Схватив Медвянку за плечи, он с силой повернул к себе и горячо заговорил, уже не выбирая слов, сердясь на нее и желая ее добиться. — Третий год веретеном вертишься, да я тебе не пряслень! Знаешь ведь, чего я хочу, так говори прямо, — или сватать буду, или морочь кого другого!
Такой напор рассердил Медвянку, она вырвалась и вскинула на него заблестевшие глаза, нахмурила тонкие брови. На себя бы посмотрел сперва — а она еще в чем-то виновата! Очень ей надо!
— Пусти! — гневно воскликнула она. — Я-то тебя на веревке не держу, сам ходишь, а не по нраву — шелкова тебе дорога! Когда заря утренняя с зарей вечерней сойдутся, тогда я за тебя пойду! И перстня твоего мне не надо!
Явор не старался ее удержать, он задохнулся от обиды и возмущения, но взял себя в руки, чтобы не сорваться, не наговорить такого, о чем потом пожалеет; взгляд его стал так гневен и страшен, что Медвянка испугалась и подалась назад. Явор перевел дыхание и сжал перстенек в ладони.
— Ну, как знаешь, — отрывисто, глухо выговорил он. Могильный холм быстро вырастал над его надеждами на счастье. Но Явор умел владеть собой — по лицу его Медвянка не узнала, как сильно его ранил отказ. Явор не был самонадеян, но он знал себе цену. Он был оскорблен ее пренебрежением, и обида в первые мгновения заглушила даже боль разочарования. Боги даруют сердцу спасительный щит — когда удар очень силен, боль чувствуешь не сразу.
— Не хочешь — твоя воля, с земным поклоном просить не буду. Поищи себе других, у кого носы покрасивее! — окрепшим голосом резко бросил Явор, повернулся и пошел прочь.
Медвянка смотрела ему в спину, и теперь ей не хотелось смеяться. Пренебрежение на ее лице сменилось растерянностью, она стала даже не похожа на себя. Ее неприятно задел вдруг посуровевший голос Явора и его погасшее лицо. Она стояла у скважни, глядя, как Явор широкими шагами удаляется от нее по заборолу к воротной башне, и ощутила вдруг непривычную, неприятную пустоту в сердце. Вьющийся на ветру красный плащ Явора убегал все дальше, словно погасал, уменьшаясь, язычок пламени. Ей показалось, что он уходит совсем, и она испугалась вдруг возникшей пустоты — не рядом с собой, а везде.
