Да здравствует ворон! - Абэ Тисато

– Знаешь, Хамаю, смысл нашего существования не только в том, чтобы рожать детей.

Поняв, что самое важное для нее – сохранить себя, она осознала, что любит подругу за то же стремление. Масухо-но-сусуки очень хотела сказать это госпоже, перед тем как уйти. И тогда та вдруг улыбнулась невиданной прежде, ласковой улыбкой:

– Спасибо.

Эта женственная улыбка была краше всего на свете.

Разорвав объятия, Масухо-но-сусуки кивнула и отвернулась. Кикуно, увидев, что намерение хозяйки не изменится, взвыла и закрыла лицо руками. Акэру и Сумио, о которых все забыли, только растерянно смотрели, как девушка, обменявшись взглядами с молодым господином, направляется к коню.

– Сестрица! Умоляю, не ходи туда! – закричал он.

А за ним взмолился и Сумио:

– Пожалуйста, девица, прошу!

– Отойди в сторонку, мужчина. Это тебе за твою выходку! – игриво заявила Масухо-но-сусуки и больше не оборачивалась. – Я еще вернусь!

Глава четвертая. Заблуждение

Нынешней ночью взошла особенно большая луна. Нацука сидел, скрестив ноги, и самозабвенно любовался белым лунным светом, проникавшим в комнату через маленькое окошко. Конечно, это и раньше можно было делать почти каждую ночь, однако после Великого землетрясения такая возможность стала для него чем-то крайне ценным. Сегодня он прибыл к Большому водопаду для очищения как настоятель монастыря Мэйкёин.

В последнее время климат налаживался, хотя из-за долгой нехватки солнечного света летом случился страшный неурожай.

В противовес Рёунгу, Мэйкёин располагался на горе Тюо. Из поколения в поколение настоятелями храма служили, удалившись от мира, представители дома Сокэ. Охраняли их строго, однако же посещать храм мог любой, независимо от происхождения. Очень часто те, кому не хватало поддержки, и жители провинций отправлялись сюда, чтобы обратиться к вышестоящим и с помощью настоятеля составить жалобу.

Поскольку во время землетрясения главное здание устояло, сразу после бедствия здесь принимали и кормили пострадавших. Большинство из них потом перебрались в Рёунгу, однако теперь сюда тянулся нескончаемый поток измученных неурожаем просителей из провинции с ходатайствами о справедливости.

Чтобы успокоить страждущих, приходилось не только передавать прошения во дворец, но и молиться, дабы изгнать зло, вызвавшее неурожай, и попросить Ямагами даровать землям плодородие. Обычно Нацука склонялся перед алтарем Мэйкёина вместе с другими жрецами, а перед масштабными церемониями отправлялся для очищения к водопаду.

Согласно названию, это был самый большой водопад в Ямаути, вода из него впадала в реку Танигава, которая дальше текла по ущелью, разделяя гору и призамковый город, и бежала под мостом у ворот Тюо-мон. Здесь Нацука, совершив омовение, в одиночестве должен был провести целый день в хижине перед водопадом, очищая тело.

Однако, честно говоря, в его душе не осталось ни крупицы веры в Ямагами. Он знал, что именно это божество покалечило его брата и вызвало кризис в стране, поэтому искренне верить в него казалось глупым.

Ему положено омыть тело в углублении, куда отвели воду из водопада, а потом всю ночь читать молитвы. Но, кроме охраны вдалеке, некому удостовериться, что он добросовестно исполнил весь обряд.

Мужчина как раз подумывал, не стоит ли плюнуть на все и выспаться, и тут в дверь хижины, куда никто не должен был заходить до самого рассвета, вдруг постучали. Он решил, что пришел Рокон и жрецы, однако для Рокона стук звучал слишком тихо, а для жрецов – слишком бесцеремонно.

– Кто там?

– Братец, это я.

– Надзукихико?

Удивившись, он открыл дверь. Там стоял его младший брат.

– Что случилось?

– Хотел поговорить с тобой наедине. Подумал, что ты все равно вряд ли читаешь молитвы. – И он бросил взгляд на нетронутые церемониальные одежды. – Ты не против?

И молодой господин достал бутыль с саке.

Над водопадом плыла полная луна – густого желтого цвета, словно расплавленное золото. Ее лучи, точно легкая газовая накидка, окутывали брызги воды, и в синей тьме возникла белая радуга.

– Красивая луна.

– Верно. Я тоже об этом думал, – ответил Нацука, наполняя чарку брата.

Тот тоже налил брату саке, усевшись на помост для церемонии.

Прямо перед ними грохотал водопад, отдаваясь во всем теле. Слушать низкий рокот падающей воды было приятно, до лица долетали холодные брызги. Время текло не спеша. Лишь Рокон стоял на виду, но явно не собирался вмешиваться, так что они действительно оказались наедине. Давненько им не доводилось вот так пообщаться друг с другом.

– Что там на священной земле?

– Госпожа Масухо сама управляется. Меня почти не вызывают.

Масухо-но-сусуки перебралась туда уже довольно давно, и после исцеления Сумио отношения между богом и ятагарасу явно изменились. Когда от замысла уничтожить Ямагами резко отказались, Нацука сначала сомневался в благоразумии брата, но вскоре в Ямаути и правда вернулись солнечные дни, прорехи не росли и известия об огнях сирануи тоже разом прекратились.

Если Надзукихико не ошибся и это происходило потому, что Ямагами, чуть не ставший чудовищем, постепенно возвращался в свою изначальную форму, можно было только радоваться. Появилась надежда обойтись без ненужных сражений.

– Ты молодец! Все-таки Золотой Ворон не ошибается! Хорошо, что мы доверились тебе, – заявил Нацука, и Надзукихико вдруг нахмурился.

– Не знаю, так ли это.

– Что?!

– В последнее время я все сильнее сомневаюсь в себе.

Нацука посмотрел на брата. Он-то думал, что тот сбросил с плеч часть своей ноши, однако лицо Надзукихико не покидала задумчивость.

– Раньше я просто жил своей жизнью и знал, что мне делать: налаживать деятельность двора, латать прорехи – достаточно было следовать своему разумению, и это всегда шло на пользу стране. Зато, как только я покинул ее пределы, все стало непонятным. Во время отъезда на учебу я этого не замечал. Конечно, какие-то вещи давались мне хуже, чем в Ямаути, но мои неудачи вредили только мне самому. Однако с тех пор, как открылись ворота Кин-мон, все изменилось. Во мне нет памяти предыдущих правителей. Я несовершенный Золотой Ворон… – прошептал он, и голос его слился с шумом водопада.

Надзукихико должен был родиться не только со способностями, нужными для управления страной, но и с памятью всех поколений Золотых Воронов, начиная с самого первого. Однако этих воспоминаний он у себя не находил. Именно поэтому жрецы усомнились, был ли он истинным Золотым Вороном, и противились его восхождению на престол.

Как ни печально, проблема с памятью явно мучила наследника и с точки зрения его положения, и с точки зрения его душевного состояния.

– Если я ошибусь, ятагарасу погибнут. Но у меня нет памяти предыдущих поколений, чтобы все верно оценить, и теперь я сомневаюсь в собственных суждениях, – тихо сказал он. – Мне страшно.

Глядя на младшего брата, Нацука вдруг вспомнил, каким слабеньким тот был в детстве, когда болел.

– Ну и что, что твоя память неполна? Ты ведь до сих пор выбирал правильный путь лучше прочих ятагарасу! – серьезно возразил Нацука. – Ты вовсе не бессилен. Поверь в себя!

Но угрюмое выражение лица Надзукихико никуда не делось.

– Братец, как ты думаешь, что такое истинный Золотой Ворон?

От неожиданности возглас одобрения, который готовил Нацука, растворился в воздухе, не успев сорваться с губ.