Тайны Далечья - Юрин Денис Юрьевич

Потягивая из бокала настойку деревенскую, противно крепкую и кислую, смотрела красавица печально, как мужики азартно друг дружку мутузят, разбивают лица в кровь и как им жены под ногами мешаются. От криков, брани и бабьего визга заложило в господских ушах. Скучно барыне стало, не раз она подобные зрелища видела и не только на деревенских гуляньях, а и в палатах княжеских. Что мужик деревенский, что сотник именитый, что родовитый барин, на всех, кто штаны, а не юбку носит, хмель одинаково пагубно действует: как бокал или кружку лишнюю молодец опрокинет, так бойцовский дух неизвестно откуда появляется, даже самый безобидный мужик чудо-воином себя мнит и доказать всем ратную доблесть пытается.

Собиралась уж барыня гуляние деревенское покинуть, слугам приказала запрягать, как вдруг приметил ее взор дурачка лесного, у ограды смирно сидевшего. Диона барыня и раньше видывала, да только не обращала на него внимания. Неприятно ведь смотреть на тех, кто умом обижен и кто, как чучело огородное, все у ограды сидит и даже слова не скажет. Взор жителя лесного всегда тусклым был, безразличным, равнодушным ко всему происходящему. А как драку мужики затеяли, так сразу огонь в глазах у чудака появился. Смотрел отшельник внимательно, как тела крепкие в побоище движутся: кто какой замах делает, кто как корпус при ударе держит. Губы отшельника все время что-то шептали, а голова то легонько кивала в знак одобрения, то сокрушенно покачивалась при неудаче замешкавшегося или растерявшегося бойца. Странно это барыне показалось. Подумалось вдруг ей, что не такой уж лохмач и дурак, а только убогим прикидывается и явно интерес скрытый имеет. Хотела уж Несмеяна слугам приказать дурня к себе подвести, да только не судьба была ей его порасспрашивать и тайну отшельника, коль та, конечно, имелась, выведать.

Не понравилось кузнецу деревенскому, который в драке уже шестерых раскидал, как замухрышка-дурень из своего угла на него зенки таращит. Подумалось спьяну повелителю огненной стихии, что бродяжка никчемный над ним насмехается. Взмахнул кузнец плечами широкими, повисших на них мужиков, как пушинки, скинул и, словно бык, ничего, кроме обидчика, не видящий, ринулся на Диона прямо сквозь толпу. Кто под ноги богатырю попался, тот на землю без чувств пал, кто пошустрее был, тот отпрянул. Испугался деревенский люд небывалой ярости, расступился и со страху затих. Накатилась гора раскрасневшихся мышц на тщедушного дурня смертоносной лавиной, должна была его смять, раздавить, но вдруг отпрянула и замерла неподвижно.

Ничего житель лесной особенного не сделал, просто поднялся да рукой легонько и быстро до плеча кузнеца дотронулся. Тот тут же замер, от злости шипит, в кровь губы закусывает, а пошевелиться не может, сковало его тело сильной судорогой.

– Колдовство, чародейство бесовское! – завизжала противно одна из бабок, а протрезвевшие с перепугу односельчане тут же подхватили: – Колдовство! Дурень – колдун!!!

Ничего не ответил Дион, но и не стал дожидаться, пока крестьяне его поленьями обложат да подожгут. Лют простой народ в страхе, неразумно жесток.

– Мир вам, добрые люди! – с улыбкой на устах изрек отшельник, а затем через ограду шустро перепрыгнул и в лес со всех сил побежал.

Обомлела толпа, но несколько мужиков в погоню за колдуном все-таки кинулись. Да только куда им, лыка не вяжущим да шатающимся, за трезвым угнаться? Шагов через сто поотстали да обратно и воротились. Решили крестьяне ночь отоспаться, а поутру в лес всей деревней пойти, чтоб расправу над колдуном богомерзким учинить, да только барыня Несмеяна вдруг из-за стола поднялась и впервые за многие годы на холопов своих прикрикнула.

– Не ваше это дело, рожи чумазые! Сама разберусь! А коль узнаю, кто в лес наведывался, насмерть запороть прикажу! – изрекла хозяйка, да так сурово, что мужики все с бабами в поклоне тут же согнулись и о своей затее более не помышляли.

Вскоре разошлись жители деревни на ночлег, да и барыня со слугами в усадьбу отъехали. Но перед тем как в карету сесть, дала Несмеяна одному из охранников указание в лес пойти да разведать, где и как отшельник живет, чем в одиночестве занимается? Исполнил слуга барскую волю, отправился в лес, а вернулся в усадьбу лишь поутру, да вот только мало толку вышло. Оплошал охранник, поскольку непривычно ему было в диком лесу. Нашумел, кустов с ветками наломал, пока на тропинку нужную вышел, а там его уже Дион во всеоружии встретил.

Стоял на тропинке дурень лесной, гадюкой шипящей в руках поигрывая, жалостливо посмотрел на слугу барского, запыхавшегося да с ног до головы перепачкавшегося, посмотрел-посмотрел да и молвил: «Ты за мной, человечек служивый, не ходи! Не стоит тебе в лес соваться. А барыню свою успокой, не покажусь я боле в деревне. Чужда мне жизнь ваша, чужда да противна!»

Хотелось Диону тишины и спокойствия, затем и в лес от людей ушел. Да только коль попался господам на глазах – покоя не жди. И трех дней с того пиршества не прошло, как пожаловали к нему в лес гости незваные. Случилось это около полудня.

Отшельник едва раздумья свои закончил и с пня любимого слез, чтоб у баньки старенькой крышу подлатать, как раздались поблизости крики. Голос мужской, напуганный, о помощи взывал. Схватил Дион посох любимый да на подмогу кинулся. Благо, что путь недолгим оказался, успел.

Слуга барский, за ним в лес следить посланный, почти уже дорогу к его дому нашел, да оплошал, оступился и в буреломе застрял. Провалился он в яму аж по пояс. Ворочался, выбраться пытался, да только полы кафтана широкие за сучья крепко зацепились, а тут, как назло, троица волков голодных поблизости оказалась. Обступили звери бедолагу, пасти страшно оскалили и напасть готовились. Закричал барский служитель с испугу да от отчаяния, не думая и не гадая, что крик его кто-то в чаще глухой услышит и на подмогу подоспеет.

Клацнул вожак зубищами да первым на служивого кинулся, но не успели волчьи лапы в прыжке от земли оторваться, как вдруг зверь лег и жалобно заскулил, а остальные волки, поджав хвосты, прям как собаки дворовые, за деревьями скрылись. Замер вожак стаи, уши прижал, лежит – не шелохнется. Повернул барский слуга голову и ахнул. За его спиной Дурень стоит и неотрывно волку прямо в глазищи, кровью налитые, смотрит. Было в том мутном взоре что-то такое, от чего не только зверю лесному, но и самому дружинному молодцу не по себе стало.

– Чего застыл? Неужто отдохнуть с дорожки решил? Не советую, сучья бока исколют. Вылазь давай! – произнес Дион и подал слуге барскому руку.

Ухватился за нее парень и сам не заметил, как уже за спиною лесного жителя оказался. А тот стоит неподвижно и все волку в глазищи смотрит.

– Возвращайся к барыне своей и передай, чтоб соглядатаев боле в лес не посылала! – прошептал отшельник, не поворачивая головы. – Вы здесь, как дети малые. У меня своих забот полно, некогда мне недотеп от зверья спасать!

Согнулся молодец перед отшельником в низком поклоне да прочь побежал. Быстро возле коня своего, на опушке оставленного, оказался. Вскочил в седло, а вскоре перед хозяйкой своей предстал и всю правду без утайки поведал: и про нерасторопность свою, чуть смертью не обернувшуюся, и про помощь лесного колдуна, нежданно пришедшую.

Призадумалась барыня. Еще загадочнее и таинственнее показался ей лесной мужик, темными сельчанами колдуном прозванный. Обладал он знаниями, обычным людям неведомыми; была в нем сила жизненная, что в иных не текла. Позвала Несмеяна десятника и приказала к вечеру Диона в усадьбу доставить, притом строго-настрого запретила бить его мечом иль плеткой.

Не по сердцу пришелся вояке бывалому такой приказ, не привык он с деревенщиной цацкаться, а уж тем более с бродяжками всякими, кто ни кола ни двора не имеет. Но делать нечего, не осмелился барский приказ оспорить. Созвал своих людей и стал отряд быстро в дорогу снаряжать: мечи с луками служивые оставили, а с собою в лес сети рыбацкие да веревки крепкие прихватили, чтобы сподручнее было дурня ловить, который, по слухам, и шустр, и ретив был не в меру.