Елена Кондаурова - Там, за синими морями… (дилогия)
– Перед тем, как уйти, я хотел бы успокоить тебя. Твоя ученица – не Белая дева, это выяснено нами совершенно точно. Она уже умирает, и умрет в самое ближайшее время. Мы могли бы и оставить ее в живых, но она виновна в причинении вреда одному из рыцарей, а это, как ты знаешь, не прощается. Мы будем молиться за ее душу также, как и за твою. В отличие от других, я всегда верил, что во всей этой истории с твоей стороны не было злого умысла, и ты искренне верил в то, что делал. Возможно, если бы ты не упорствовал в своем заблуждении, твое наказание было бы намного мягче. Однако сейчас оно такое, какое есть, и я не в силах его изменить. Возьми. – Мудрейший протянул свиток, и Кибук взял его холодными, вмиг взмокшими от пота пальцами.
Шершавая плотная бумага повисла на ладонях тяжестью ядовитой змеи. Это действительно был конец. Времени у него осталось только до завтрашнего утра, а этого не хватит, чтобы сделать то, что он задумал. Иррху ведь надо не просто найти, к ней надо пробраться. «Ключи» от тюремных телепортов у него есть, это не проблема, но, чтобы воспользоваться ими, нужны силы, а их он мог бы накопить только через пару дней. К тому же если Иррха действительно в таком плохом состоянии, как они говорят, то на нее тоже придется тратить силы и приводить в божеский вид. Сердце в груди у Кибука сначала быстро-быстро забилось, а потом в отчаянии сжалось. Костлявая с косой, которую он так долго обманывал, подошла сзади и встала за левым плечом, обдавая его щеку своим смрадным дыханием.
От страха перед вечной хозяйкой всего сущего Кибуку стало нехорошо. Он слишком привык жить, чтобы безболезненно принять мысль о скорой смерти. Тем более что за порогом его ничего хорошего не ожидало, в чем ему довелось убедиться за время недавней комы. Он совсем растерялся, и первой связной мыслью стало желание упасть на колени и облобызать края белых одеяний мудрейших, умоляя их о милосердии. Ведь его проступок был, в сущности, не так уж страшен, за столько лет в Храме случалось и не такое! Да Кибук мог навскидку перечислить по два десятка серьезных нарушений у каждого из стоявших перед ним троих мудрейших! А у ведь него даже не нарушение, а всего лишь ошибка! Если за всякую мелочь лишать мага дозы, сколько их, в конце концов, останется??
Конечно, Кибук понимал, что его главным преступлением были слова о Богине, которые неловко сорвались с языка, но ведь это всего лишь слова, сказанные в состоянии аффекта! Как можно отправлять на тот свет за слова?
А ведь он столько работал! Никто из них, ни один маг, ни один мудрейший, не сделал столько для их общего дома! Неужели они все забыли??
Кибук ищущим, полным надежды взглядом обвел лица стоявших перед ним мудрейших, такие знакомые, почти родные,… но не увидел в них ни капли сочувствия. Все трое были уверены в своей правоте и спокойны, как удавы, а стоявшим по обеим сторонам от них рыцарям вообще не было до него никакого дела. Кибук подавил в себе слабость и надменно выпятил подбородок.
– Я надеюсь, что наша пресветлая мать внесет в список ваших грехов еще и этот. – С ледяным спокойствием оповестил он присутствующих. – А Свигр и его прислужники, с которыми я виделся буквально вчера, проследят за исполнением наказания.
Мудрейшие чуть улыбнулись на его жалкую попытку взять реванш. Они явно не собирались умирать еще очень долгое время. Лишенный всех своих способностей, но не опыта, Кибук, прекрасно понимал, о чем они думают.
– Надеетесь, что это будет нескоро? – Со злорадной ухмылкой поинтересовался он, качая головой. – Нет, скоро, братья мои! Вы окажетесь в аду скоро! Скорее, чем вы думаете!! Как только Иррха умрет, вы сами и ваш Храм превратитесь в пыль!!
Не желая слушать крамольные речи, мудрейшие одновременно развернулись и пошли к двери. А Кибук, войдя в раж, закричал им вслед, истерически брызгая слюной и стараясь уязвить их побольнее. Он-то хорошо знал, чего они больше всего боятся.
– Богиня прокляла нас всех еще пятьсот лет назад, когда дура Селия изрекла свои предсказания, неужели вы не поняли?? Или поняли, но упорствовали и делали вид, что к вам это не относится?? Ничего, теперь всем все станет ясно!! Вы можете убить меня, но от вас и вашего Храма тоже скоро ничего не останется!! – Кибук бросился вслед за ними, выскочил из камеры, и его голос эхом разнесся по всему подземелью. – Все, что мы делали эти тысячи лет, рассыплется прахом, и Анарра, наконец-то, вздохнет с облегчением! Потому что Храм – это зло!! Это паразит на ее теле!!! – Рыцари схватили его и затолкали обратно в камеру. Захлопнули дверь, в ржавом замке с натугой заскрипел ключ. Кибук бросился к зарешеченному окошку в дверях, вцепился в железные прутья и завизжал в лица тем, кто был снаружи: – Я был в аду, я знаю, что нам нет прощения!! Скоро и вы это узнаете, лицемеры!! – Кто-то раздраженно захлопнул маленькую дверцу, ударив Кибука по пальцам и едва не прищемив ему нос.
Он еще долго выкрикивал ругательства, изрыгая злобу и захлебываясь бессильной ненавистью, но некоторое время спустя раздались удары молотком по двери (видимо, ее начали заколачивать снаружи), и он замолчал. Вот это был настоящий конец. С бешеной злостью он разорвал в клочья принесенную ему бумагу, в которой было написано, что отныне он лишается чести принимать даже самую минимальную дозу, и скорчился на кровати, судорожно обнимая себя руками.
Кап-кап.
Капала вода в темном дальнем углу сырой и холодной камеры.
Кап-кап.
Бесконечно и нудно, короткими ударами по обнаженным нервам.
Кап-кап.
Стекая по темным от влаги камням.
Постоянно, круглыми сутками кап-кап, кап-кап, кап-кап.
Рил не могла слышать этот звук уже на вторые сутки пребывания в камере, а концу месяца он просто сводил ее с ума. Но не только потому, что был надоедлив, а всего лишь оттого, что элементарно напоминал о воде.
Рил хотелось пить.
Рил очень хотелось пить. Постоянно и мучительно. Даже есть не хотелось так, как пить. Хотя, строго говоря, она пока еще не умирала от жажды. Каждое утро на каменном столе перед ее кроватью непременно появлялась кружка с водой, накрытая ломтем хлеба, и ее хватало, чтобы не умереть, но, к сожалению, не хватало, чтобы напиться. Проблема же заключалась в том, что количество воды в кружке постепенно уменьшалось. Это заставляло Рил делать определенные выводы, но их она пыталась гнать из головы, потому что иначе можно было сойти с ума.
Поначалу Рил пробовала пить воду из «умывальника», но быстро поняла, что лучше этого не делать – после нее пить хотелось еще больше. Хорошо, хоть Шуршевель ел и пил очень мало, чисто символически. Рил оставляла ему всего лишь маленький кусочек хлеба и пару глотков воды на дне кружки. Он говорил, что этого достаточно, а она попросту боялась, что он захочет больше. Ее дочка внутри тоже мучилась от голода и жажды, и мысль о ее муках была для Рил невыносима. Но с другой стороны, Рил прекрасно понимала, как ей повезло, что в момент похищения Шуршевель оказался с ней. Что бы она делала здесь без него, не хотелось даже представлять. Умерла бы от тоски и одиночества на радость тем, кто ее сюда посадил. И уж конечно, без него у нее не было бы никаких шансов разобраться с коконом, потому что он оказался намного плотнее того, в который ее запаковали на корабле, и сама бы она вряд ли бы смогла к нему как-нибудь подступиться.
