Светлана Тулина - Страшные сказки для дочерей киммерийца
Конан вскинул тяжёлую голову, зубами кроша уже готовый вырваться наружу крик. Передёрнул плечами, прогоняя остатки кошмара, потёр лицо ладонью. Несколько раз вдохнул и выдохнул — глубоко, полной грудью. Потихоньку бросил пару осторожных взглядов на спутников и ещё раз вздохнул — уже облегчённо. Кажется, никто ничего не заметил.
Он опять успел проснуться вовремя.
И не закричать, просыпаясь.
Лошади шли крупной размашистой рысью, её ритм убаюкивал. И только на ровных участках, где Закарис порою переводил отряд в галоп, становилось немного легче.
Закарис, Нергал побери его потроха!
Стоило киммерийцу закрыть глаза, как перед внутренним взором вставала Атенаис. Растерянная, перепуганная, привязанная за руки и за ноги к каменной плите. А по краю плиты расхаживает мерзкая птица с огромным переливчатым хвостом и круглыми глазками цвета запёкшейся крови. У птицы острый золотой клюв, она щёлкает им, словно проверяя заточку режущих граней. И хищным глазом примеривается, куда бы клюнуть.
Рядом с плитой застыли жрецы. У них в руках лекарские повязки с кровоостанавливающими и обезболивающими примочками, а также жаровня, на которой алеет раскалённый прут для прижигания ран.
Птица делает шаг, другой. Заинтересованно рассматривает детскую ступню, туго перехваченную грубой верёвкой. И вдруг начинает быстро-быстро склёвывать маленькие пальчики, словно белые винные ягоды с неожиданно красным соком — он брызжет на камень, на соломенную верёвку, на ритуальные одеяния жрецов. И на жаровню, с которой уже подняли алый прут, и несут, приближаясь…
Вот тут-то Конан и просыпался — в холодном поту и с трудом успевая поймать зубами за самый кончик уже почти что вырвавшийся крик.
Каждый поворот клепсидры делился на три-четыре повторяющихся кошмара. Или — один и тот же кошмар. Камень, прикованная к нему жертва и мерзкая птица. Жрецы иногда проступали чётко — так, что можно было различить даже выражения лиц. А иногда сливались с тенями, размывались и почти совсем исчезали. Иногда Атенаис отчаянно дёргалась и кричала, пытаясь освободиться или хотя бы увернуться от страшного клюва. В другой же раз верёвки растягивали её тело по камню так туго, что она не могла пошевелить даже пальцем. Только дрожала.
Птица тоже не всегда вела себя одинаково. Иногда она с жадностью набрасывалась на беззащитную жертву сразу же, с утробным демоническим клёкотом выдирая куски мяса и откусывая пальцы по одному острым золотым клювом. И тогда сон завершался быстро. Однако такой торопливой мерзкая птица была не всегда.
Далеко не всегда…
Иногда она подолгу расхаживала вдоль распластанного на камне тела, склоняя точёную головку то на одно плечико, то на другое. Словно гурман перед изысканным кушаньем, никак не способный выбрать, с какого именно лакомого кусочка ему начать. И проснуться не получалось. Сердце колотилось, беззвучный крик рвал горло, душил изнутри, и ужас длился и длился. И где-то глубоко Конан знал, что не сможет проснуться — до тех самых пор, пока мерзкая птица не начнёт ужин.
И вот тогда-то он и начинал — там же, глубоко-глубоко и почти неосознанно, но начинал! — хотеть, чтобы самое ужасное случилось побыстрее.
И вот это, пожалуй, было самым страшным.
* * *— Заночуем здесь! До заката всё равно не будет больше ни одного подходящего места, если выступим с рассветом — будем в Сабатее завтра не позже полудня.
Конан молчал, грея руки о кружку. Напиток был горьким, хорошо восстанавливал силы. А ещё он был горячим. И это радовало. Ночи в степи оказались неожиданно прохладными даже сейчас, ранней осенью. Странно, раньше как-то не замечалось.
— Прибыл гонец от Сая. Хочешь с ним поговорить?
Конан отрицательно мотнул головой. Говорить не хотелось. Ни с кем и ни о чём.
— Ну и правильно. Я отправил его спать, парень совсем вымотался, двое суток в седле. Приятная новость: наше войско выросло чуть ли не вдвое — славный король Анакии поспешил загладить свою ошибку и прислал три вольных отряда от своих щедрот. Опытные, и, что самое важное — привыкшие действовать сообща. Не иначе, как кто-то из богов пнул этого несчастного тупицу как следует по соответствующему месту, заменяющему ему голову! Гхаза пока молчит, а Баалур сообщает, что отослал сотню копейщиков прямо в Сарк. Мы же всё равно его не минуем. Для Баалура, конечно, маловато. Вон перепуганный твоим визитом под его стены правитель несчастного Аббадраха где-то умудрился раздобыть почти две, плюс половину собственной гвардии. А ведь Аббадрах по сравнению с Баалуром — деревня деревней… но с паршивого каменного варана — хотя бы хвост на перчатку!
— Сай далеко?
— Около двух дневных переходов. Идут ускоренным маршем. Если повезёт — отстанут не более, чем на сутки. Ты бы поел, что ли.
— Эта дорога ведёт в Сабатею?
— А куда же ещё-то? Мы же вроде…
— Прямо в Сабатею? Нигде никуда не сворачивая? Не разветвляясь? Глухой ночью на развилке не хотелось бы уточнять.
— Здесь нет развилок… — растерянно проговорил Закарис прежде, чем до него дошло. — Опомнись! Люди не выдержат! Да и ты сам…
— Я — выдержу, — Конан встал и с хрустом потянулся.
— Но лошади…
— Нахор тоже выдержит.
— Конан, это глупо! Ты же не можешь всерьёз надеяться один взять штурмом целый город!
— Не один. У твоих людей хорошие кони. Впору самому солнцеликому. Не шучу. Они почти все выдержат. Из моих — пожалуй, только шестеро. Да и то за Храура не уверен — крупноват, слишком тяжело дышит. С людьми сложнее. Но человек по пять набрать можно. Если ты, конечно, не будешь возражать. Десяти бойцов мне хватит.
— Хватит для чего, о, Иштар милосердная?! Вконец загнать лошадей по ночной дороге и доблестно сдохнуть на пиках городской стражи под стенами Сабатеи?!
— Не кричи. Гонца разбудишь. Лучше ответь — что бы ты сделал, если бы тебе доложили, что по торговой дороге к Асгалуну приближается хорошо вооружённый отряд, возглавляемый… ну, скажем, Убрахезом? А в двух переходах за ним следует ещё большая армия?
Закарис пренебрежительно фыркнул:
— Убрахез — трус и тупица! Он никогда не рискнёт напасть на Асгалун. Пусть только попробует! Да мои «золотые» и «серебряные» с любым его войском сами справятся, даже не прибегая к услугам наёмников!
— Хорошо. Пусть их возглавляет кто-то другой. Допустим, Рейшбрааль…
— Да зачем правителю Аскарии такое вытворять? У нас всегда были самые наилучшие…
Закарис был хорошим человеком, но вот король из него получился никудышный. Конана и злило, и искренне огорчало его неумение видеть дальше собственного носа. И в любое другое время он бы обязательно сказал пару ласковых по этому поводу. Но не сейчас, когда где-то уже, возможно, прохаживается по краю серого камня мерзкая птичка с острым золотым клювом и глазками цвета запёкшейся крови…
