Елена Первушина - Стёртые буквы
Ему не за что, совершенно не за что было зацепиться, и все чаще и все с большим недоверием он стал смотреть на Зеленые ворота — такие заброшенные… одинокие… зловещие. Все-таки не зря, наверно, их здесь поставили. И не зря потом оставили без внимания. И дорога священна и все ворота на ней. Что если… И тут он чувствовал себя совершенно беспомощным. Вот уже десять лет он жил отгородившись от богов, и вовсе не горел желанием восстанавливать знакомство. Но если нет обычного, банального объяснения тому, что произошло, быть может тогда…
Труднее всего было принять решение. Возможно, именно потому, что оно было очевидно. На уговаривание самого себя, что все обойдется, и Кэми ничего не заподозрит, ушел еще день. Дальше все было гораздо проще и быстрее. Келад, выслушав доводы Андрета, без всяких споров дал ему двух сопровождающих, шесть лошадей и место на барже для всех. За день они добрались по реке до Кларетты, переночевали в гостинице, с рассветом тронулись в путь, к полудню миновали перевал, поменяли лошадей и еще через пару часов уже въезжали в Венетту. Ксанту в Храме Андрет не застал, позже оказалось, что она была в порту, смотрела представление, но Ингольда — ближайшая подруга и помощница Ксанты к Андрету никогда не благоволила и разговаривать с ним не пожелала. Андрет заколебался: ждать, не ждать — потом решил не тратить время: пока он отсутствовал, дома могло что-то выясниться, — и поэтому он оставил Ксанте записку и погнал свою здорово приунывшую команду обратно на перевал.
Отдохнувшие лошади ждали их на постоялом дворе «У подножья». Так, благодаря предусмотрительности Келада, им удалось одолеть перевал и попасть в Кларетту до темноты. Снова ночь в гостинице, и к вечеру следующего дня Андрет уже вернулся домой.
Он едва успел вымыться и переменить одежду с дороги, как в дверь уже забарабанил мальчишка — сын старосты. Оказалось, Ксанта только что пришла в город, и ей не терпится узнать, зачем ее звали.
Андрет почти даже не удивился, только поинтересовался при встрече, давно ли Ксанта научилась летать. Та долго не могла понять, о чем идет речь, потом со смехом поведала о своем великом переходе. Оказалось, что прочитав письмо Андрета, она тут же взяла напрокат мула и устремилась к горам. «У подножья» она оказалась вскоре после всадников. «А там оказия подвернулась. Извозчики с корабля торопились доставить в Кларетту свежих креветок. Собирались ехать ночью через перевал, чтобы лед медленнее таял. Ну и я к ним пристала. Утром, как спустились с гор, я их бросила и пешком напрямик, в Кларетту не заходя. Дорогу на хуторах спрашивала. Хорошо тут у вас, дороги мягкие, песочек. Яблони бесхозные на перекрестках растут. Яблоки садовые, сладкие. Потом к переправе вышла. А там до вас было уже рукой подать. Вот и добралась потихоньку. Ну пойдем, покажешьмне свои ворота!»
3
Когда она сказала: «Начнем плясать!», Андрет на мгновение вообразил себе, что она сейчас и впрямь скинет чуньки и, как в старые добрые времена, пустится в пляс прямо посреди дорожной пыли, шурша темной юбкой, сверкая узкими пятками, белыми сгибами локтей и запястьями. И нельзя сказать, что эта картинка не отозвалась тут же в его «втором сердце» ниже пояса, которое, как обычно в присутствии Ксанты, то и дело выходило из-под контроля.
Но разумеется, это была всего лишь метафора, он уже успел забыть, что Ксанта почти всегда говорит нарочито четко, ярко — если десять лет подряд обучать пустоголовых девиц разным премудростям, то учительский тон постепенно входит в привычку.
Кстати (и это, пожалуй, было самым смешным), со времени их первой встречи, когда Ксанта показалась ему неправдоподобно, непоправимо некрасивой, она ни капельки не похорошела. Все тот же чрезмерно длинный нос с горбинкой, чрезмерно острые скулы, чрезмерно выдающийся вперед подбородок. Только теперь она еще и потолстела. Не слишком — руки, например, так и остались худыми, а вот бедра и талия раздались, да и грудь опустилась. Словом, прежняя фигура храмовой девы превратилась (что вполне закономерно) в фигуру женщины, родившей и выкормившей ребенка. Ничего удивительного в этом не было, и Ксанта, всегда относившаяся к своей внешности с великолепным пренебрежением, и сейчас не думала тушеваться под взглядом бывшего любовника. Действительно Кэми рядом с Ксантой (он не хотел их сравнивать, но не мог не сравнивать) казалась бы хрупкой ланью рядом с породистой коровой. Он сам не понимал, почему это не имело для него никакого значения. Насколько проще все было бы, если бы ему удалось ее разлюбить!
— Как Дреки? — спросил он наконец.
Вопроса избежать все равно не удастся. Да и кроме того, он действительно хотел услышать ответ.
— Что Дреки? — Ксанта усмехнулась. — Что ему сделается? Ходит, шкодит. Все ищет, где деньжат подзаработать. Пытался разводить хорьков на продажу — те, что не сдохли, разбежались. Сейчас пристроился в театр на побегушки: декорации таскать, на улицах выкрикивать. Ну хоть голос они ему там поставили. Правда, репертуар у них… ох!
— А почему ты хихикаешь, когда это говоришь? — поинтересовался Андрет.
— Пет! Поймал! Просто вспомнила — третьего дня я у них была, в общем, мне понравилось. Такая легкая, ни к чему не обязывающая комедия. Про двух молодых богатых шалопаев, которые решили подшутить над бедным золотарем. Напоили его допьяна, а как тот уснул, отнесли в заранее снятый дом. И когда бедолага проспался, прислуга стала его уверять, что он на самом деле знатный аристократ и городской судья, который долго болел и вся предыдущая жизнь ему привиделась в бреду.
— Занятно. А дальше что?
— Дальше ребята вошли во вкус и стали подсылать к своему подопечному актеров, чтобы тот их «рассудил». Ну а он стал судить так хорошо и мудро, что слава о нем пошла по всему городу и дом буквально осадили тяжущиеся. Тут на город нападает вероломный враг, и наш новоявленный судья произносит страстную речь, призывая людей на стены. Те в едином порыве побеждают врага и выбирают бывшего золотаря главой городского совета.
— Забавная история.
— Забавная. Правда, ни одна из шуток выше пояса не поднялась. По-моему, Дреки теперь целиком и полностью просвещен в этом отношении.
— И ты позволяешь?! — возмутился Андрет, вновь вспоминая о своих отцовских обязанностях.
— А куда я денусь? Он и так меня редко видит. Бабка за ним обычно смотрит, но от бабки девятилетнему мальчишке много ли проку? То есть много конечно, но он-то этого еще не понимает. Самолюбивый стал. Обижается на меня чуть что. Ходим на ножах. Так я уж стараюсь лишний раз не спорить. Время пройдет — сам забудет… Ты не подумай, это я не тебе в упрек, — поспешно добавила она.
