Татьяна Смирнова - Зона сумерек
— Сольвейг права, — неожиданно поддержал ее Неуязвимый, — нельзя быть наполовину сукой, наполовину ангелом. Уж если попал в дерьмо — ныряй поглубже.
— А как же твоя "проповедь любви"? — мягко поддела Яна.
Род скривился, как от зубной боли.
— Насилие — мой последний аргумент, — произнес он, выкладывая на колени «узик», — но на всякий случай он всегда при мне. И пусть мои враги об этом знают. Во избежание лишних жертв.
— Аминь, — кивнула Яна, взяла оружие и, если не с подлинным, то с "хорошо сделанным" спокойствием сунула его в карман бежевой куртки, надетой по случаю прохлады.
Они провожали ее глазами, пока она не скрылась в подъезде и только после этого перевели дух. Лестница была проверена, двор — тоже, а за всеми крышами все-равно не уследишь. Но Великие Боги ТРАССЫ хранили ее, кто знает для какой судьбы.
Ким вытянул трубку из кармашка на дверце и негромко бросил в нее:
— Шериф, дуй за ней. И проследи, чтобы дверь в квартиру была открытой.
Второй экипаж готов? — трубка утвердительно гукнула, — значит действуем как учили, делаем их на входе. А если какой-нибудь Рэмбо вздумает поливать подъезд из автомата… Парни, вот честное слово, самый лучший выход для него, если собственным рикошетом мозги выбьет.
Дверь была заранее «обезврежена». Яна знала, что ей не стоит беспокоится о сигнализации и вообще "беречь спину", зная Кима и его группу можно было предположить, что сзади бесшумной тенью скользит один из рейнджеров владеющий умением становиться «невидимкой». Она не знала кто это, не чувствовала его присутствия. Если «визиту» суждено пройти мирно, она никогда не сможет среди пяти других выделить и поблагодарить хотя бы взглядом свою незримую «страховку». Инструкция предписывала ему обнаружить себя только в одном случае — если на трассовика нападут. И сделать все, чтобы «объект» не пострадал. Собственная безопасность в подобных случаях принималась в расчет лишь до того момента, когда ситуация действительно становилась опасной.
Возможно, это было не слишком справедливо. Но этот этап проходил каждый. Она и сама два года «работала» в шумном приморском городе под командованием Рода Шривера, охраняя тех, кто «уходил». Охотники… Яне становилось смешно при воспоминании о своей наивности… Ловцы некрещеных душ… И что только не придумают ошалевшие от скуки обыватели. Они предпочитали называться рейнджерами, и в этом был смысл.
Потом, отстав от Неуязвимого всего на пол-шага, она приняла на себя жесткий свет Великого Зеркала… Решиться на это ей было даже легче, чем другим. Она ничего не оставляла в мире — о чем стоило бы печалиться. Тот, кто мог бы удержать ее ушел раньше и той дорогой, с которой еще никто и никогда не возвращался.
Перекресток словно гильотиной отсек последние остатки привязанности к дому, к прежним друзьям. Жесткий свет перестроил ее тело, сделав его гибким, выносливым, неподвластным времени и усталости. Способным выдержать дорогу о которой знали только то, что она где-то начинается. Где она заканчивается и заканчивается ли вообще — не знал даже Страж, тот, кто вручил ей мотоцикл и помог в первый, самый трудный раз шагнуть через Порог. На ТРАССУ, вслед за Неуязвимым и за другими, такими же как она бездомными скитальцами, апостолами и рыцарями свободы, предвестниками Хаоса.
Но на этой дороге встречались не только мирные встречи с родней по духу. Были еще и Они. Те, кто закрывал пути. На ТРАССЕ шла бесконечная война в которой обе воюющие стороны уже давно отвыкли считать жертвы и считали лишь отвоеванные километры. О погибших говорили просто: "ушел вперед", и провожали без особой печали, с надеждой на встречу "за последним шлагбаумом"… Хотя никто не знал, точно ли он последний, мнения на этот счет были разные. Сошедших с ТРАССЫ презирали и жалели. Их — люто ненавидели, и Они платили ответной ненавистью. Говоря по-правде, было за что. Когда обе воюющие стороны — фанатики, кровь льется ручьями и никто не меряет их глубину.
Смуглое красивое лицо с длинными темными глазами, смотревшими прямо и жестко — это было лицо врага. Как раз такого врага, который чтобы уничтожить тебя бросит гранату себе под ноги и будет улыбаться при этом.
Яна поняла это как только вошла. Сенсор слабо пискнул, но она уже не нуждалась в предупреждении.
Она вышла на середину комнаты и остановилась под люстрой похожей отчасти на летающую тарелку, отчасти на суповую. Эта неуклюжая дешевая люстра, шкаф, похожий на гроб, обшарпанное трюмо, диван у стены и две гитары в углу — была по сути и вся мебель. Словно человек не жил здесь а зашел на минутку. Если до этого мгновения у Яны и были какие-то сомнения, относительно принадлежности Лешего к их благородному воинству, то теперь они окончательно отпали.
Женщина, в узких черных джинсах и шелковой белоснежной блузе с «крылатыми» рукавами, перехваченной на талии широким поясом, с таким же как у Яны сенсором на запястье, помедлила ровно столько, сколько требовало ее самолюбие. И шагнула навстречу. Она не боялась — это было заметно сразу.
— Кто ты? — в низком голосе прозвучали тихие, рычащие нотки.
Не стоило отвечать. Известно, какой разрушительной силой обладает названное вслух подлинное имя. И Яна отозвалась так как уже тысячу лет отвечала на подобный вопрос:
— А кто ты?
Темные глаза сощурились. Полные губы дрогнули в намеке на улыбку:
— Ева.
— Тебя слепили не из теста, — признала Яна.
— Да, уж не из грязи… Что тебе нужно?
— Только то, что принадлежит мне.
— Здесь нет ничего, принадлежащего тебе, — возразила Ева и с медленной холодной улыбкой уточнила, — теперь нет.
Взгляд ее скользнул по низкому диванчику, покрытому шерстяным пледом «мышиного» цвета. Яна посмотрела туда же. На диванчике сидел Леший. Он был таким тихим и отстраненным, что поначалу Яна даже не заметила его.
— Здравствуй, Виктор.
Леший вежливо кивнул. Его спокойный взгляд не был взглядом идиота, Яна поняла это сразу. Стало быть, он сообразил, что две женщины на его глазах собирались ни много, ни мало — убить друг друга. Одну из них он совсем недавно любил. Или, скажем так, думал что любит. Другую был вполне готов полюбить. Но это было до того, как его висков коснулись холодные пальцы Евы. Сейчас ему не было до них никакого дела. Сейчас то, что сидело на диване и вежливо кивнуло Яне, если и было Лешим, то лишь отчасти.
Это зрелище могло убить…
— Да, — Яна снова повернулась к сопернице, — ты совершенно права. Мне нужна эта душа.
Ева скрестила руки на груди и вздернула подбородок.
— На каком основании ты требуешь себе эту душу?
