Кэтрин Ласки - Одиночка
Вскоре Фаолан подошел к излучине, которую совсем не помнил, и быстро обнаружил довольно удобный брод. Поднимаясь по крутому противоположному берегу, он почуял знакомый аромат и невольно ускорил шаг. Узнать запах оказалось совсем нетрудно: лосось шел на нерест, под лучами утреннего солнца река кишела серебристыми рыбами, а впереди виднелись пороги, на которых они когда-то рыбачили с Гром-Сердцем.
Увидев на том самом месте какую-то другую медведицу-гризли с тремя детенышами, он внутренне содрогнулся. Медвежата не заметили волка, но от их матери его появление не укрылось: медведица окинула его суровым взглядом. Сердце Фаолана слегка екнуло от смешанного чувства разочарования и облегчения. Разочарование он испытал, когда увидел, что это не Гром-Сердце, а облегчение – когда понял, что медвежата не ее выводок. Ему совсем не хотелось, чтобы под размеренный стук ее величественного сердца спали какие-то другие детеныши.
Медведица негромко зарычала это был знак держаться подальше. Фаолан слегка поджал хвост и опустил голову словно говоря: «Не беспокойся. Я не обижу твоих медвежат». Гризли прекрасно его поняла и очень удивилась, когда заметила, что в движениях волка неуловимо проскальзывало что-то медвежье. Если бы он не стоял прямо перед глазами, было бы трудно поверить, что это действительно волк.
Фаолан уже давно не пробовал лосося, но пережитое разочарование лишило его всякого аппетита. Он еще больше затосковал по Гром-Сердцу хотя и радовался, что вернулся к знакомым порогам. «Это моя земля, – подумал он. – Я волк из той страны, что называется Далеко-Далеко».
Правда, его внутренний голос звучал как-то не слишком убедительно.
* * *Фаолан шел еще день и две ночи. Постепенно до него стал доноситься отдаленный вой, одновременно воодушевляющий и пугающий. Смысл воя был ему понятен, но тем чаще Фаолан начинал думать о том, что не похож на обычных волков. Вот и та медведица у порогов посмотрела на него с недоумением, словно спрашивала: «Кто ты такой?»
Как будто этот вопрос не мучил его самого! Конечно, внешне он ничем не отличается от своих собратьев, но как они его примут? И чем дальше уходил Фаолан, тем сильнее его одолевали сомнения.
Следы землетрясения, до сих пор отчетливые, виднелись повсюду. Изменилось даже русло реки: от нее теперь отходили многочисленные ручейки и протоки, которых раньше не было. Их с Гром-Сердцем летнюю берлогу, по всей видимости, размыло одним из многочисленных паводков – никаких желтых лилий и синих ирисов на берегу, деревья в ольховой рощице до середины стволов затоплены. И все же было в этом лесу что-то до боли знакомое, напоминавшее волку о первых днях, проведенных с Гром-Сердцем.
Лес становился гуще, путь то и дело пересекали ручейки и протоки. Один раз Фаолан уже ступил было в воду, как вдруг его внимание привлек отполированный черный камешек, красиво блестевший в лучах солнца. Волк опустил голову, чтобы приглядеться, и увидел на поверхности камешка знакомый спиральный узор, почти такой же, что украшал его кривую лапу. Фаолан зубами взял его – осторожно, чтобы не поцарапать, – вынес на берег и долго всматривался. Было что-то успокаивающее в том, как в камне отражалась часть его самого.
Спустя некоторое время он аккуратно положил камешек обратно в ручеек, повернулся и пошел дальше. Солнце уже садилось, деревья вокруг пересекали голубовато-лиловые тени, у подножий темных сосен заструились полосы молочного тумана.
Эта часть леса отличалась странной призрачностью, словно Фаолан оказался на границе между землей и небом. Почву под ногами он чувствовал довольно твердо, но стволы вокруг словно плыли в туманной дымке. Теперь волк продолжал путь с опаской, навострив уши и приподняв хвост. Шерсть у него на загривке встала дыбом.
Впереди показалось что-то белое – белее полос тумана, почти ослепительное. Сначала Фаолан различал только отдельные части этой белизны, бесформенной, как окружавшая дымка. Но чем ближе он подходил, тем отчетливее становилось видно, что это огромный череп гризли. Сначала замерев на месте, волк вдруг со всех ног устремился к останкам Гром-Сердца. Они настолько величаво возвышались на дымчато-голубом фоне леса, что он неосознанно прижался животом к земле и пополз.
Долго Фаолан всматривался в пустые глазницы, и из его собственных глаз лились слезы. В черепе медведицы, спасшей ему жизнь, он не видел смерти – одно лишь величие. В костях ее отражалась красота. Волк задрал морду к темно-синему небу, на котором уже выступили первые звезды, и принялся искать созвездие Великого Медведя, а найдя, завыл. Он выл всю ночь, так, словно пытался докричаться до Урсуланы, до того места, где сейчас обитал дух его любимой Гром-Сердца.
В Пещере Древних Времен Фаолан понял, что спираль времени уходит своими корнями в невообразимое прошлое и не имеет постигаемого конца. Теперь же, выискивая взглядом звездный путь в Урсулану, волк начал осознавать, что земля, на которой он стоит, – всего лишь одна из звезд Великой Вселенной, для которой и вечность, и мгновение – одно и то же. «Посреди всей этой бесконечности, посреди всего этого движения звезд мы с Гром-Сердцем встретились – лишь на одно краткое мгновение непрекращающегося цикла. В бескрайнем пространстве и бескрайнем времени существуют другие звезды, другие вселенные, и все же…»
Вечно кружатся, вечно кружатся
Медведи, олени и волки.
Откуда пришел я? Куда мне податься?
Безумного мира осколки…
Все мы части одного,
Непохожие снаружи.
Неизвестно, отчего —
Ведь никто из нас не хуже.
Бьется сердце с громким стуком.
Не забуду этот звук я.
Глава двадцатая
Ночная песня
Масковая сипуха Гвиннет медленно поворачивала клещи в пламени. Вот уже третий раз она пытается выковать из неподатливого металла подобие ивового листочка. А ведь во всей Далеко-Далеко не сыщется ни одной ивы, не говоря уже о ее листьях; да и спрос на подобные поделки невелик.
Обычно кузнецы-отшельники пускали в ход свои молоты и щипцы, чтобы изготавливать всяческие полезные предметы – кастрюли, чайники, боевые когти и прочее вооружение. Это умение прославило отца Гвиннет, Гвиндора, погибшего от полученных в сражении ран: он был лучшим специалистом по боевым когтям двойного действия.
Но даже оружие больше почти никому не нужно – с того времени как кончилась Война Углей.
Гвиннет же отличалась более художественным складом ума и многому научилась у тетушки – не у настоящей тети, конечно, а у Сноуи, полярной совы. Когда-то давно та отказалась использовать свой талант в военных целях и посвятила себя искусству. Впрочем, парочка боевых когтей ей бы не помешала – может, тогда Сноуи не стала бы легкой жертвой самой Ниры, коварной предводительницы Чистых.
