Алиса Дорн - Рози и тамариск
— Понятия не имею, о чем вы, — ответил я со всем возможным достоинством.
— Ну да, конечно, — хитро улыбнулся коллега. — Так откуда вы знаете друг друга?
"Мой кузен подозревал ее в убийстве, мы гнались за ней через полгорода, а потом она поила нас малиновым шнапсом и рассказывала о фиктивной помолвке ради махинации с наследством". Такова была правда, которую я решил не озвучивать. Вместо этого я начал собираться.
— Мне надо идти.
— Пех вас раздери, Роберт! Хотя бы скажите, чем вы ее зацепили?
Мортимер был неплохим человеком и другом. Несколько тщеславным и самоуверенным, но у него были на то причины. Будучи юн и красив — той вызывающей, немужественной красотой, которая приводит в восторг женщин и могла бы сослужить ему отличную службу, выбери он вместо танатологии сцену, — он определил для себя качества, которые должны были означать успех у женского пола, и теперь искренне недоумевал, как человек, который не обладал выдающейся внешностью, одевался в скучные твидовые костюмы и был мрачен, неразговорчив и слишком серьезен (то есть совершенно не соответствовал ни одному из его критериев), попал на светский раут в элитный клуб, да еще и с девушкой гораздо выше себя по положению. Я не стал его разочаровывать, объясняя, что "свидание" устроил Виктор в целях расследования. Посмеиваясь про себя, вместо этого я оставил Мортимера ломать голову над тем, что могло связывать одну из богатейших невест империи и армейского ветерана, прозябавшего в провинции на пособие по инвалидности и жалование ассистента профессора.
Я успел добраться до кафе раньше леди Эвелин и выбрать столик. Расположенный в нише под портретом императорской четы и частично скрытый за ширмой у входа на кухню, он давал уединенность, которая, я боялся, понадобится леди Эвелин после того, как она услышит новости. Леди Эвелин пришла вскоре после меня, я только успел получить свой кофе и бокал шерри. Она впорхнула в кафе, сбросила пальто на руки метрдотелю и уверенным шагом направилась ко мне — единственная женщина в массе одетых в монохромные костюмы клерков, биржевых маклеров и юристов из расположенного неподалеку министерства, она не могла не произвести впечатление. Я почувствовал себя словно под прицелом фотографического аппарата: все взгляды на время сконцентрировались на нас, за что, видимо, опять надо было благодарить автора той дурацкой статьи.
— Кофе для леди, — у нашего столика мгновенно появился официант с бокалом, полным взбитых сливок.
Леди Эвелин с неискренней, хотя и отлично исполненной, как и в нашу первую встречу, улыбкой поблагодарила его и обратилась ко мне:
— Итак, доктор, о чем вы хотели поговорить?
— О леди Мерц. Она…
— А! — теперь на ее губах заиграла другая улыбка, живая и полная скрытого лукавства. — А ведь я предупреждала вас, доктор: не привязывайтесь к Поппи. Ее интересует секс, и ничего более. Поэтому, если вы рассчитывали на что-то кроме постели, скажу сразу: ничего не выйдет.
Ей снова удалось удивить меня: прямыми словами, спокойным тоном, словно речь шла о чем-то обыденном, отсутствием какого-либо смущения. Сейчас мы были не в клубе, мы были в дневном мире, чопорном и старомодном ("устаревшем", — поправила бы меня леди Эвелин, если бы услышала мои мысли). Мире, где женщины считались слабым полом, который нужно было защищать от всего, начиная от финансовых вопросов и заканчивая образованием. Мире, где — абсурдно — до сих существовал "кофе для джентльменов", черный и горький, и "кофе для леди", приторно-сладкий и практически лишенный кофеина, чтобы уберечь их слабую конституцию от возбуждающего эффекта. Мире, где любовь была чем-то возвышенным, а физическая ее часть стыдливо умалчивалась обоими полами, где пассивность была главной женской добродетелью.
Глядя на ее улыбку, я понимал, что у этого мира нет никаких шансов.
Грядут перемены.
— Боюсь, дело не в этом. Леди Амарантин умерла.
— Что?
В вопросе еще было больше растерянности, чем осознания. Сочувствуя, я пододвинул к ней шерри — не лучшее успокоительное, но хоть что-то, чтобы сгладить первый шок.
— Мне очень жаль.
Я вновь ожидал слез и не нашел их. Собственно, я не нашел вообще никакой реакции. Моя собеседница молчала, откинувшись на спинку кресла, и бездумно смотрела в одну точку.
— Леди Эвелин?
— Поговорите со мной, — хрипло попросила она. — О чем угодно, только не о…
Я понимал. Хотя и не мог ее утешить.
— Почему чеснок называют ванилью для бедняков? — озвучил я первый пришедший в голову вопрос.
Сам не знаю, почему это пришло в голову. Должно быть, вспомнился наш разговор с Эйзенхартом — здесь же, в том кафе, — во время которого я впервые услышал о деле, оказавшимся гораздо более опасным, чем мы оба думали.
Недоуменно моргнув, леди Эвелин внезапно расхохоталась, все тем же охрипшим, пугающим голосом. Но это была не истерика, а настоящий смех, пусть и вызванный в таких обстоятельствах.
— А вы умеете удивить, доктор, — через силу улыбнулась она, промокая выступившие слезы. — Не знаю. Так просто… говорят. Еще с давних времен, когда ваниль только начали поставлять из Страны облаков. Повара в богатых домах чего только не выдумывали с новыми специями, а обычный народ… у него был только лук да чеснок, — она замолчала и достала и сумочки сигареты. — Как она умерла? Передозировка?
Перехватив мой удивленный взгляд, она пояснила:
— А вы думали, из-за чего Поппи так прозвали? — я полагал, что из-за цвета волос, полыхающих, как красный мак. — После смерти отца ей выписали опиум в качестве снотворного. Она так и не сумела от него отказаться.
— Нет. Это были не наркотики, — хотя было интересно, что покажет токсикологический анализ. Если ее одурманили именно опиумом, знал ли убийца о ее пагубной привычке? — Ей перерезали вены.
— Кто мог такое сделать? — в ужасе спросила леди Эвелин.
— Не знаю.
Я надеялся, что Эйзенхарт сумеет — когда-нибудь в будущем — дать ответ на этот вопрос. А пока я был вынужден спросить:
— Мне очень жаль, но я должен узнать: между Амарантин и Александром Греем что-то было?
— Смотря что вы подразумеваете, — слабо улыбнулась она. — Поппи переспала практически со всеми своими знакомыми, но это никогда ничего не значило для нее.
— Никогда?
По моему опыту, какой бы длинной не была череда партнеров, кто-то всегда оставлял след в сердце.
— Нет. Не думаю, что у Поппи была какая-то трагическая история любви — вы ведь на это намекаете? Для этого она была слишком легкомысленна. Она просто любила получать удовольствие. Поэтому если между ней и Греем когда-то что-то и было, то они скорее были друзьями с определенными преимуществами, чем возлюбленными, — я был не уверен, что мог согласиться с этим утверждением. Когда Грей на том вечере заинтересовался леди Эвелин, я пристально следил за ними — и не я один. Во взгляде Амарантин, которым она провожала Грея на танцпол, не было банальной ревности, но что-то неуловимое, что-то, что я не мог вспомнить и понять… — И все же, я не думаю, что между ними что-то было, как вы выражаетесь.
