Маргарет Уэйс - Сын Китиары
Тогда главой Конклава являлся Пар–Салиан из ордена Белых Мантий. Воспоминания вновь укололи сердце Карамона.
– Я не вижу ничего общего между моим сыном и тем, о чем вы толкуете, – сказал воин ровным, твердым голосом. – Если вы хотите встретиться с моими мальчиками, то они в той комнате, в которую вы нас поместили после приезда. Я уверен, что вы можете в любой момент перенести их сюда. Итак, если мы покончили со светскими любезностями… кстати, а где же Пар–Салиан? – спросил вдруг Карамон, оглядев темную комнату и скользнув взглядом по пустому трону рядом с Юстариусом.
– Он оставил пост главы Конклава лет двадцать назад, – важно произнес Юстариус, – сразу после… событий, участником которых ты был.
Карамон вспыхнул, но промолчал. Ему показалось, что на тонких губах эльфа промелькнула легкая улыбка.
– Во главе Конклава встал я, а главой ордена Черных Мантий вместо Ла–Донны выбрали Даламара за его опасную и героическую работу во время…
– Тех событий, – резко закончил за него Карамон. – Мои поздравления!
Губы Даламара изогнулись в сардонической усмешке, а Юстариус лишь кивнул, явно не желая отвлекаться от предыдущей темы разговора.
– Для меня было бы большой честью познакомиться с твоими сыновьями, – заметил он холодно, – особенно с Палином. Мне кажется, молодой человек горит желанием стать магом.
– Да, он изучает магию, если вы это имеете в виду, – резко отозвался Карамон. – Я не знаю, насколько серьезно он относится к своим занятиям и собирается ли посвятить Им всю жизнь. Мы с ним никогда это не обсуждали.
Даламар насмешливо фыркнул в ответ, но Юстариус мягко положил свою ладонь на руку эльфа.
– В таком случае, может быть, мы неправильно поняли то, что слышали об устремлениях Палина?
– Может быть, – процедил Карамон сквозь зубы. – Мы с Палином очень близки. – Голос его чуть потеплел. – Я знаю, он бы доверился мне.
– Это вдохновляет – в наши дни видеть человека, искренне и открыто говорящего о любви к своим детям… – начал колдун мягко.
– Ба! – перебил его Даламар, сбросив с руки ладонь мага. – Ты мог бы с тем же успехом сказать, что тебя вдохновляет видеть человека с выколотыми глазами! Ты, Карамон, был слеп много лет, когда твой брат вынашивал темные замыслы и пока дело не оказалось почти непоправимым. Теперь ты слеп в отношении собственного сына…
– Мой сын – хороший мальчик. Разница между ним и Рейстлином такая же, как между серебристой и черной луной! Он не вынашивает никаких замыслов! Да что вы знаете о нем, вы… изгои! – Карамон в гневе вскочил. Воителю было за пятьдесят, но он был еще очень силен, так как постоянно тренировался, обучая своих сыновей боевым искусствам. Он схватился за меч, позабыв, что в Башне Высшего Волшебства ничто ему не поможет и что он так же беспомощен, как овражный гном, столкнувшийся с драконом. – А что касается темных замыслов, то ты, Даламар, хорошо служил своему господину, разве не так? Рейстлин многому тебя научил. Наверное, тому, о чем мы и не подозреваем!
– И я все еще ношу на своем теле след от его руки! – закричал Даламар, тоже вскакивая. Разорвав черную мантию, он обнажил грудь. На темной гладкой коже эльфа были видны пять ран, словно следы от пяти пальцев, и из каждой сочилась струйка крови, блестя на холодном свету. – Двадцать пять лет я живу с этой болью…
– Мне тоже больно, – тихо произнес Карамон, чувствуя, как душа его сжимается от страшных воспоминаний. – Зачем вы призвали меня сюда? Чтобы и мои раны открылись и так же кровоточили?
– Господа, прошу вас, – мягко, но властно произнес Юстариус. – Следи за собой, Даламар. А ты, Карамон, сядь, пожалуйста. Не забывайте, что вы обязаны жизнью друг другу. Вы должны уважать существующую между вами связь.
Эльф, запахнув разорванную мантию, сел. Карамон, пристыженный и сердитый, тоже сел, откинувшись на спинку кресла и стараясь придать лицу спокойное выражение. Ведь он клялся, что не позволит взять над собой верх, и вот – потерял самообладание! Рука его осталась на рукояти меча.
– Прости его, Даламар, – попросил Юстариус, снова кладя ладонь на смуглую руку эльфа. – Он поддался ненависти и гневу. Ты прав, Карамон. Твой сын Палин – хороший мальчик. Хотя лучше говорить «человек», а не «мальчик», ведь ему уже двадцать.
– Только что исполнилось, – пробормотал Карамон, враждебно посмотрев на колдуна.
Верховный маг продолжал, не обращая внимания на колючий взгляд воителя:
– И он, как ты говоришь, не похож на Рейстлина. Возможно. Он ведь самостоятельный человек, родившийся при других обстоятельствах, более счастливых, нежели те, с которыми столкнулись ты и твой брат–близнец. Все говорят, что Палин красив, добр и силен. На нем не лежит бремя тяжелого недуга, как на Рейстлине. Он предан своей семье, особенно братьям. Те, в свою очередь, преданы ему. Не так ли?
Карамон кивнул, не в силах вымолвить ни слова из–за внезапно подкатившего к горлу кома. Взгляд Юстариуса стал вдруг пронизывающим. Он покачал головой:
– Но кое в чем ты действительно слеп, Карамон. О, не так, как сказал Даламар. – Лицо Карамона вновь покраснело от гнева. – Нет, не так, как ты был слеп к злым делам брата. Это слепота, которой страдают все родители. Я знаю. – Чародей улыбнулся и печально пожал плечами. – У меня есть дочь.
Взглянув украдкой на Даламара, верховный маг вздохнул. Красивые губы эльфа сложились в едва заметную улыбку, и он молчал, уставившись во мрак комнаты.
. – Да, мы, родители, бываем слепы, – прошептал Юстариус, – и это бывает некстати. – Наклонившись вперед, верховный маг сцепил пальцы. – Я вижу, ты все сильнее беспокоишься, Карамон. Как ты догадался, мы позвали тебя сюда не просто так. Боюсь, нужно что–то делать с твоим сыном.
«Так и есть», – подумал Карамон, холодея. Вспотевшая рука нервно сжимала и разжимала рукоять меча.
– Мне нелегко говорить об этом. Я буду резок и прям. – Юстариус глубоко вздохнул, его лицо стало серьезным и печальным, тень страха легла на него. – У нас есть доказательства, что дядя Палина, твой брат–близнец Рейстлин, жив.
Глава 2
– У меня мороз по коже от этого места! – тихо проговорил Танин, искоса поглядывая на младшего брата.
Палин притворился, что не расслышал замечания, и сидел, уставившись на языки пламени в камине, медленно потягивая из чашки темный, как смола, чай.
– О, именем Бездны, прошу тебя, сядь! – сказал Стурм, бросив в Танина несколько кусочков хлеба. – Ты доходишься, что пол провалится, а что там под нами, одни боги знают!
Танин лишь нахмурился, покачав головой, и продолжал расхаживать по комнате.