Майкл Суэнвик - Драконы Вавилона
— Они отправят всех нас на восток, в самое брюхо зверя, — просвещал своих слушателей некий многознающий кобольд. — В самое сердце этой злобной и жестокой, без царя живущей империи, в пресловутую Башню Шлюх. Там каждый из нас получит временный паспорт, пятьдесят долларов, ваучер на месячную оплату жилья и сапогом под задницу за то, что ввел их в такие расходы.
— Не пожги они, на хрен, наши долбаные халупы, не нужно бы было никаких этих, на хрен, расходов, — прорычал коренастый карлик. — Ну и какой же тут, на хрен, смысл?
— Это у них политика такая. Чем оставлять у своих границ орды голодных, бездомных врагов, они поглощают их и стараются переварить. К тому времени, как упорный труд и деловая смекалка помогут нам почувствовать почву под ногами, мы позабудем о былой вражде и станем здесь нормальными законопослушными гражданами.
— И это что же, так оно и получается? — усомнился Вилл.
— Пока что не очень. — Кобольд встал, расстегнул дверь палатки и, не выходя наружу, блаженно помочился. — Пока это только превратило их в самый вздорный и плохо управляемый народ из всех когда-либо существовавших. И то, что они послали сюда войска, желая разрешить все наши проблемы, тоже, без всяких сомнений, как-нибудь с этим связано, только вот я, хоть убейте, не знаю — как именно.
Он повернулся лицом внутрь палатки и застегнул ширинку.
— Все это пустое сотрясание воздуха, — сказал чей-то голос- А главный вопрос в том, что же нам следует делать.
Из дальних глубин палатки, где мрак купался во мраке, зыбкое, едва различимое мерцание, бывшее жутенем, вставило свое слово:
— Из длинной проволоки, небольшой связки спичек и куска наждачной бумаги получается прекрасный взрыватель для кофейной банки, набитой черным порохом и мелкими гвоздями. Щепотка мелко порубленных тигриных усов, подсыпанная в пищу, вызовет сильное желудочное кровотечение. Если привязать прядь волос к жабе-альбиносу и закопать в полночь на глухом перекрестке, произнеся нужные заклинания, намеченная жертва будет обречена на долгую, мучительную смерть. Попросите меня хорошенько — и я преподам патриотически настроенным гражданам как упомянутые мною искусства, так и многие, им подобные.
Наступило неловкое молчание, кое-кто из присутствующих встал и вышел из палатки. Вилл последовал за ними.
Один из вышедших, тот самый карлик, достал из кармана пачку сигарет. Снабдив одной из них Вилла, он сунул другую себе в рот.
— Как я могу догадаться, ты тоже не из долбаных патриотов.
— Да тут, в общем-то… — Вилл пожал плечами. — Я просто спросил себя: будь этот лагерь под моим управлением, не захотелось бы мне подсадить в такую вот группу своего информатора?
Карлик негодующе фыркнул. Рыжий, со смуглым лицом, он явно принадлежал к так называемым «ржавым» карликам.
— Ты подозреваешь нашего любимого коменданта в применении неэтичных методов? Услышь такое сам Безногий, он бы от обиды нажрался в хлам.
— Я просто думаю, что кто-то у него здесь есть.
— Ха! В этой палатке нас было десять. По моему личному опыту это значит, что стукачей но меньшей мере двое. Один за деньги, а другой потому, что вот такое он говно.
— Ты циник.
— Я отбарабанил срок. И теперь, выйдя на свободу, я по возможности стараюсь не распускать сопли и все время держать топор под рукой, сечешь? Ну пока, еще увидимся.
Он повернулся и пошел прочь.
Вилл тут же бросил сигарету на землю — первая в его жизни, она должна была, по его глубокому убеждению, остаться и последней — и отправился на поиски Эсме.
Эсме вписалась в лагерь для перемещенных лиц не только легко, но и с полным восторгом. Она с ходу становилась вожаком любой детской компании, ее обожали все взрослые, с ней любили играть все старушки. Она часами пела песни лежачим пациентам лазарета и играла в любительских спектаклях. Посторонние несли ей свои старые кимоно, расклешенные брюки и юбки с фижмами, чтобы забавной малютке было во что вырядиться на маскарад, и решительно пресекали каждую ее попытку прогуляться по дороге, проходившей в опасной близости от Провала. Она свободно могла себя прокормить — конфетка здесь, кусочек там, — просто бегая вприпрыжку от палатки к палатке и бесцеремонно любопытствуя, чем это заняты ее обитатели. Вилл знал, что за ней постоянно приглядывают десятки любящих глаз, и это сильно упрощало ему жизнь. Теперь же половинка разломанного шиллинга, постоянно лежавшая у него в кармане, вела его прямо к своей сестричке, безжалостно продырявленной, чтобы продеть тесемку, и висевшей у Эсме на шее.
Эта красотка играла с дохлой крысой. Эсме где-то раздобыла фельдшерский рябиновый жезл, все еще хранивший остатки живительной энергии, и теперь пыталась вернуть крысу к жизни. Уставив жезл на крошечный трупик, она победительно возгласила:
— Восстань! Живи!
Лапки крысы судорожно дернулись и зацарапали землю. Яблочный имп, стоявший по другую сторону крысы, разинул от удивления рот.
— Как ты это сделала?
Глаза у него были большие, как блюдца.
— Я предприняла, — начала Эсме, — оживление архипал-лиума, он же рептильный мозг. Архипаллиум является древнейшей, примитивнейшей частью центральной нервной системы и контролирует мускулы равновесия и функции вегетативной нервной системы. — Она выписала жезлом над крысиной головой замысловатую кривую. Судорожными рывками, как марионетка, управляемая неопытным кукловодом, крыса поднялась на ноги. — Теперь тепло достигло ее палеопаллиума, который отвечает за инстинкты и эмоции, за драки, за бегство от опасности и сексуальное поведение. Заметьте, что крыса физически возбуждена. Далее я получу доступ к миндалевидной железе, ее центру страха. Это даст…
— Эсме, брось ее сейчас же! — тревожно вмешался чей-то голос. Женский. — Ты же не знаешь, откуда она взялась и где была раньше. У нее могут быть микробы.
Девочка расплылась в улыбке, крыса упала и больше не шевелилась.
— Мама, мама!
Из дверей своей палатки озабоченно хмурилась Матушка Григ.
В лагере было нечто вроде округов, образованных более-менее в соответствии с прежним местом жизни беженцев, поселившихся в них; у администрации лагеря возникали когда-то планы искусственно упорядочить его социальную жизнь, но планы эти она давно позабросила. Вилл и Эсме жили в квартале «Ж», куда попадали все те, кто был вроде и не к месту в прочих кварталах, — изгои, нелюдимы и те, у кого, как и у них самих, не было здесь единоплеменников. Как-то так вышло, что Матушка Григ стала тут чем-то вроде мэра: сурово отчитывала лентяев, хвалила трудолюбивых и была неиссякаемым источником все новых и новых планов по обустройству отведенного им участка. Через два дня на третий она вершила суд, куда просители приходили с мелкими склоками и жалобами, разбираться в которых комендант считал ниже своего достоинства.
