Роберт Сильверберг - Песни умирающей земли. Составители Джордж Р. Р. Мартин и Гарднер Дозуа
Тралкес снова выступил на середину зала и без лишних слов вскинул вверх руки, декламируя еще одно заклинание из своего репертуара.
На плитках пола раскинулся во сне гигантский младенец. На его широкой спине стояли двадцать серебряных дриад, играющих на музыкальных инструментах: фантифонах и аспонадах, жужжащих рожках, флейтах и барабанчиках. Под самую веселую джигу, какую слышали холмы Каспара-Витатуса, детские сны свивались в затейливые спирали, в которых мелькали замки и хижины, монархи, джинны и драконьи крылья. Через минуту с четвертью элементы видения, мельтешившие в мнимом хаосе, сложились воедино, образуя лицо — лицо самого Эвнефеоса с благосклонной улыбкой на устах.
— Хорошо то, что хорошо сделано, — загадочно произнесло видение, и весь обворожительный ансамбль исчез, оставив Тралкеса почтительно раскланиваться.
На сей раз геральдическая свита присоединилась к рукоплесканиям волшебников дробным стуком чешуи, оружия, цепей и драгоценностей, украшавших каждого из них согласно положению в иерархии Дессинги.
— Элегантно и грандиозно, — с нескрываемым одобрением воскликнул Эвнефеос.
— Серебряная канитель, — подхватил Сариманс. — У меня с ней связаны сладостные воспоминания. И ни единый цыпленок — ни одноглазый, ни косой — не испортил представления.
Амберлин тоже улыбнулся и похлопал, но из осторожности промолчал, хоть и отметил про себя, что Тралкес с их прошлой встречи в гостинице Железной Звезды значительно отточил навыки. Видимо, он учился оформлению и внешним эффектам у Сариманса.
Мысли Амберлина вернулись к оставшимся у него одиннадцати заклинаниям. Он перебирал их одно за другим в надежде подобрать пару, которая поможет ему исправить впечатление при следующих попытках. Три карающих заклятия автоматически исключались, выбор сужался до восьми, из которых только два кое-как подходили для представления. С другой стороны, как знать, — Порча могла сыграть ему на руку, исказив заклинание воистину чудесным образом. Это был шанс.
Тем временем истинный хозяин положения, Эвнефеос, уже приглашал Сариманса занять свое место.
— Сариманс, мы ждем от тебя новых чудес.
— С позволения великого Эвнефеоса я хотел бы пригласить в помощницы прекрасную Азари.
Хозяин обернулся к своей свите и кивнул деве в пестром одеянии, которая тут же двинулась к Красному Волшебнику.
Едва она обернулась к помосту, одетый в алое маг взмахнул рукой. Азари тотчас взмыла в воздух. Движение было плавным и грациозным. Глаза ее чуть округлились, но больше дева, зависшая в двадцати футах над полом, ничем не выдала своего изумления. Из посоха Сариманса ударил белый луч. Пройдя сквозь тело девушки, свет преломился, как в призме, на множество цветов. Красочные блики над спиной Азари дрожали, меняли форму, становились плотнее и наконец сложились в крылья огромной бабочки, простершиеся от стены до стены. На цветных переливчатых полукружиях вдруг проступили лица и фигуры, известные по летописям и легендам. Они сквозь прозрачные крылья смотрели на собравшихся внизу. Эвнефеос ахнул, поймав устремленные на него с нежной заботой взгляды отца и матери.
Видение продержалось минуту с третью, а затем крылья начали смыкаться вокруг Азари и обернули ее светящимся коконом. К концу второй минуты свет полностью погас, а девушка плавно опустилась на пол, ничуть не пострадав от временного преображения. Волшебники восторженно рукоплескали.
— Впечатляюще и со вкусом, — похвалил Эвнефеос. Неподдельное удовольствие смягчило его острые черты.
Ни Тралкес, ни Амберлин не снизошли до похвалы. Кончался второй раунд, и сознание, что обратно сквозь дверь Копси пройдет лишь один из них, отрезвляло каждого.
— Амберлин Малый! — воскликнул Эвнефеос. В формальном призыве проскользнула нотка суховатого юмора. — Просим порадовать нас новым аттракционом!
— С радостью, благородные господа, — отозвался Амберлин, с новой решимостью выступая на середину. Перебрав оставшиеся в его распоряжении средства, он пришел к выводу, что любые фокусы Порчи произведут большее впечатление, нежели точное исполнение заклятий.
Обернувшись, он изобразил на лице усмешку, в которую постарался вложить озорство и предвкушение шутки, и, вполголоса пробормотав заклинание, поднял руку.
Красный воздушный шарик поплыл над полом под звон невидимой музыкальной шкатулки. Он парил секунд сорок — пока длилась нехитрая мелодия, а затем нить, стягивающая отверстие, вдруг распустилась, и шар, сдуваясь, зигзагами заметался по залу, тихонько присвистывая в полете. Не успев коснуться пола, он исчез, явственно фыркнув на прощанье.
Тралкес скрючился от смеха. По щекам Сариманса катились слезы.
Эвнефеос сидел, удивленно и озадаченно усмехаясь.
Первым заговорил Тралкес Железная Звезда:
— Может, карнавальное шествие осталось по ту сторону зеркальной двери и не знает пароля? — Он опять сложился вдвое от хохота.
Сариманс взял себя в руки.
— Ты, милейший Амберлин, по крайней мере сэкономил на ковре и цыплятах! Но хоть музыкальную шкатулку мог бы показать. Прятать ее за сценой — явная скаредность с твоей стороны, да и мелодия была несколько надоедливой.
— Довольно! — вскричал Эвнефеос. — Мы принимаем доброе и дурное, великое и малое. Возможно, кому-то здесь больше других хочется задержаться в Дессинге? Тралкес, будь добр, почти нас финальным представлением.
— С радостью, великий, — ответил Тралкес, которому серьезность положения помогла наконец справиться с весельем. Выступив вперед, он забормотал слова нового заклятия.
В зале потемнело, а в стене над зеркалом-дверью открылся огромный глаз. Глаз моргал, и с каждым движением его века в зале возникали накрытые к обеду столики, за которыми сидели нежно болтающие юнцы и юницы. Мало-помалу глаз стал выдавать пары постарше, к обедающим людям присоединились сказочные существа: крылатые, рогатые, в геральдических плащах, из древних бестиариев. Огромный зал наполнился гулом дружеских бесед, слова человеческих и нечеловеческих языков взлетали к потолку цветными струйками и свивались в сложнейшем узоре. Плетенка начала вращаться, втягивая в себя струйки, которые сложись в единый столб, нарядный, как майское дерево, зазвучала прекрасная музыка, торжественная и до боли трогательная. Мелодия пела об отсутствующих друзьях, об утраченных драгоценностях, о незапамятных временах.
Ровно за десять секунд до истечения двухминутного срока глаз закрылся и зал опустел.
— Узел Байата, — безмятежно улыбнулся Сариманс, — причем в безупречном исполнении!