Людмила Музыка - Сын герцога
Теперь у него была прекрасная возможность сделать это.
Маран был выше Джая на полголовы и заметно шире в плечах, но все равно казался маленьким и хрупким. И хотя сын герцога прекрасно знал о том, что наследник старше его на четыре года, стоящий перед ним юноша выглядел намного младше своих лет. Это впечатление усиливалось из-за неестественного румянца на щеках, и по-детски растерянного взгляда.
Впрочем, эта растерянность очень быстро сменилась сердитым и обиженным выражением.
– Это комната Тереха,– с непосредственностью пятилетнего ребенка заявил наследник престола,– почему ты здесь?
А Джай смотрел на него и просто не знал, что ответить. И тут в комнату влетел запыхавшийся слуга.
– Ваше высочество,– тут же заискивающе заканючил он, совсем не обращая внимания на Джая,– ну как же так, сбежали из комнаты, а Мариса везде вас ищет…
– Надоели,– надул губы Маран,– нельзя то, нельзя это… Я хотел увидеть Тереха…
Потом он отвернулся от слуги и стал с интересом рассматривать сына герцога. По-видимому, необычная прическа Джая заинтересовала его.
– Кто ты?– спросил он.
– Меня зовут Джай, и я брат Тереха,– ответил сын герцога.
– А где Терех?
Джай колебался, подбирая слова. Марану явно не стоило говорить о том, что на самом деле произошло. Но что в таком случае нужно было ему ответить?
Увидев, что из-за его затянувшегося молчания в глазах наследника появляется беспокойство, грозящее вот-вот превратиться в настоящий испуг, и, уловив умоляющий взгляд слуги, Джай решился:
– Терех немного задержался в замке. И он… попросил меня… пожить у него…
От необходимости сочинять дальше его спасло появление еще одного человека, при виде которого слуга явственно затрясся и побелел.
В комнату вошла невысокая миловидная женщина средних лет. Она была одета в простое домашнее платье, и вообще всем своим видом просто олицетворяла уют и покой домашнего очага. Должно быть, это и была та самая Мариса.
– Куда же вы запропастились, ваше высочество,– ласково заговорила она, но в ее голосе угадывались и строгие нотки.
– Я хотел увидеть Тереха,– ответил Маран, и опустил голову, прямо как набедокуривший мальчишка, которого только что пожурили за баловство.– Но он еще не приехал.
Женщина ласково погладила его по руке, а потом посмотрела на Джая. И в этом взгляде не было ни капли теплоты. Только сила, власть, угроза и где-то там на самом дне ее глаз плескалась хорошо спрятанная усталость. Одного мгновения сыну герцога хватило для того, чтобы понять, что перед ним высший маг.
– Милорд?– тихо спросила она, и ее мягкий голос совсем не соответствовал холодному взгляду.
– Джай ар-Сантар, я младший брат Тереха,– ответило он.
Она кивнула в ответ, потом посмотрела на дверь спальни, за которой за минуту до ее прихода скрылся Либиус. И Джай почувствовал, что сейчас только очень зыбкая черта отделяет его и Либиуса, а потом скорее всего и Лара, от того момента, когда уже будут не нужны никакие ответы и ни на какие вопросы.
Всего одно мгновение понадобилось Марисе на то, чтобы принять решение, и сын герцога понял, что их смертный приговор пока откладывается.
– Нам пора идти,– сказала она наследнику, беря его за руку,– попрощайтесь с милордом.
Маран торопливо кивнул, и Джай автоматически ответил ему глубоким поклоном.
– До свидания, милорд,– напоследок сказала Мариса, и в ее взгляде Джай явно уловил сомнение и предупреждение.
Только когда вся троица, включая незадачливого слугу, скрылась в коридоре, сын герцога смог облегченно вздохнуть. А потом, желая подтвердить свою догадку, он открыл дверь и вышел за ними в коридор, и нисколько не удивился паре стражников, появившихся в двух шагах от его двери. Дальше по коридору стояли еще несколько человек из внутренней охраны дворца. И их нарочито расслабленные позы и безразличные физиономии не могли никого обмануть.
Джай вернулся в комнату и захлопнул дверь за собой.
Похоже, что Мариса не решилась так просто избавиться от племянника императора, но и позволить ему разгуливать по дворцу, она теперь не могла.
Так что когда Либиус выглянул из-за двери спальни, Джай сказал ему:
– Охрана не выпустит из этой комнаты ни одного из нас,– а мысленно добавил «как будто у нас и без этого было мало проблем».
Старик задумчиво кивнул в ответ, а потом спросил:
– Что будем делать, милорд?
– Ждать возвращения императора,– ответил сын герцога, и сам удивился тому, насколько ровно и отрешенно прозвучал его голос.
Следом за Либиусом из спальни вышел ничего непонимающий Лар. Хотя он и не видел гостей, но слышал весь разговор, и теперь с недоумением смотрел на сосредоточенного Джая и задумавшегося Либиуса.
Сыну герцога не нужно было на него смотреть, для того, чтобы узнать об этом. Он зашел в спальню и плотно закрыл за собой дверь, как будто это могло помешать ему видеть и слышать…
Лар проводил его еще более недоуменным взглядом, а потом опустился на диван и попытался собраться с мыслями. Он не понимал странных взаимоотношений окружающих его людей. Не понимал, почему советник, который был могущественным магом, признавал главенство другого человека, который не имел никакого отношения к магии. Почему старик-видящий – оказался слугой. А если он был слугой, то почему позволял себе такое непочтительное отношение к своему хозяину. Пытаясь разобраться во всем этом, эльф только окончательно запутался. Но больше всего его пугала собственная беспомощность. Он не понимал, какое положение занимает теперь он сам.
Раньше все было просто и понятно: была хозяйка и рабский ошейник, который можно было ненавидеть, и против которого можно было бунтовать. А еще были плеть, подавляющая этот бунт в самом зародыше, и непобедимое желание выжить, хотя бы так на коленях, с опущенной головой, но выжить любой ценой…
Теперь ошейник остался единственной объяснимой вещью в чужом и таком непонятном мире, и Лар цеплялся за него, как за последнее спасение, содрогаясь от отвращения к самому себе. Он не знал, что ожидает от него новый хозяин, этот лешеаль умеющий танцевать с гай-ан и бестрепетно вставший на пути у могущественного мага, этот мальчишка, в глазах которого пряталась тьма, та самая, что была сродни силам творения. Который ничего не приказывал, и эльф не знал, как с ним себя вести.
Его долго учили тому, где его место, заставляя снова и снова повторять, кто он и что он, пока эта мысль не стала опережать его непослушные губы, пока он не научился склоняться еще до того, как прозвучит приказ, и вставать на колени так же легко, как дышать или думать. Раньше он боролся из последних сил, сначала с хозяйкой, потом с самим собой. И эта борьба оставила на его душе шрамы гораздо заметнее тех, которые не хотели исчезать с его тела. А теперь он с надеждой утопающего цеплялся за остатки того, что так ненавидел.
