Питер Бигл - Соната Единорога
Мгновение спустя старый грек нерешительно добавил:
– Этот парнишка, Индиго, – может, ты там его встретишь…
Джой взглянула на него. Папас продолжал:
– Можешь сказать ему: Папас собирает деньги. Немного времени – вот все, что мне нужно. Запомнишь?
– Запомню, – ответила Джой и стряхнула с плеча руку Папаса. – Я помню, что вы хотите его рог и ничего больше вас не интересует. Ни он, ни музыка. И я тоже вас не интересую. Да, мистер Папас, вам должно быть стыдно!
В этот день Джой закончила работу, не разговаривая с хозяином магазинчика, а Джон Папас не высовывал носа из мастерской, пока девочка не ушла.
Но на следующую же ночь, когда в небе снова повисла половинка луны, Джой испугалась, что Граница передвинется слишком далеко и она никогда больше ее не найдет. Но бледно-серебристая рябь висела точнехонько на том месте, где Джой когда-то вышла из Шей-раха, – прямо за почтовым ящиком на углу улиц Аломар и Валенсии. Девочка долго стояла на углу. Мимо проезжали машины и автобусы. Пронеслась компания подростков – ровесников Джой – на ярких роликовых досках. Подростки взглянули на Джой с легким презрением. Потом Джой сделала два шага вперед и упала, смеясь и плача, в объятия Ко. Над ними сияло солнце Шей-раха, желтое, как горчица.
– Но откуда ты узнал?! – воскликнула Джой, когда к ней снова вернулся дар речи. – Как ты мог знать, что я пересеку Границу именно здесь и именно в эту минуту? Ай, Турик, щекотно!
По щеке девочки мягко скользнул рог, а теплое дыхание взъерошило ей волосы на затылке. Сатир просиял и разгладил бороду грязными руками.
– Я просто почувствовал, дочка, – горделиво объяснил он. – Мы, тируджайи, чувствуем такие вещи бородой. Если нас вдруг начинают мучить сомнения, то кто-нибудь непременно в такой момент скажет: «Да ладно, слушайся своей бороды». Мы так и делаем, и она всегда ведет нас нужным путем.
Ко еще раз обнял Джой и отступил в сторону, чтобы девочка могла взобраться на спину нетерпеливо пританцовывавшего жеребенка. Турик испустил трубный вопль, подражая боевому кличу принцессы Лайшэ, и взвился на дыбы с такой неистовой радостью, что Джой едва не грохнулась на землю. Ко подхватил ее и напустился на Турика:
– Поосторожнее с моей дочкой, Старейший! Так-то ты приветствуешь гостью самого лорда Синти и чужеземную сестру ручейной джаллы? Да я лучше сам ее отнесу, если ты будешь так с ней обращаться!
Турик покорно склонил голову, подождал, пока Джой усядется поудобнее, и двинулся вперед с такой нарочитой изящной осторожностью, что Ко – сатир бежал рядом с ними, временами подпрыгивая и щелкая раздвоенными копытами, – разразился хохотом. Вот так Джой вернулась в Шей-рах. Она прижималась щекой к гордо изогнутой шее гарцующего единорога, а уши ее заполнял низкий, грубоватый и сердечный хохот мчащегося рядом получеловека-полукозла, то и дело восклицавшего:
– Добро пожаловать домой, дочка! Добро пожаловать домой!
И музыка Шей-раха скакала и ликовала вместе с ним.
Джой так и не узнала, сколько же дней, месяцев или даже лет прошло в Шей-рахе за время ее отсутствия – ни в этот раз, ни в другие. Самое большее, что сказал ей лорд Синти, было:
– Хотя Шей-рах соприкасается с вашим миром, из этого еще не следует, что они движутся через вселенную с одинаковой скоростью. Представь себе, что ты едешь верхом на твоем друге, Турике, и что я – не Старейший, а кадруш (так назывались огромные четвероногие слизни, живущие в холмах Шей-раха). Ты можешь тридцать раз объехать весь мир, пока я проползу расстояние, которое разделяет нас сейчас. А если ты потом перепрыгнешь со спины Турика ко мне на спину, как ты почувствуешь, преодолела ли ты вообще какое-то расстояние? Точно так же обстоят дела с Шей-рахом и твоим Вудмонтом.
Пришлось Джой удовлетвориться этим туманным объяснением.
Когда Джой во второй раз попала в Шей-рах, синие листья опали – красная листва Закатного леса не опадала никогда, – а по ночам бывало довольно холодно, так что Джой, подражая тируджайи, обычно устраивала себе на ночь гнездышко из мха. Получалось, что в Шей-рахе тоже существует смена времен года. На взгляд Джой, Турик и его друзья не изменились – ну разве что сделались чуть-чуть выше, а их мягкие гривы стали гуще. А вот шенди, миниатюрные дракончики, как-то странно съежились. Джой не сразу сообразила, что это был новый выводок, примерно с месяц как вылупившийся. Зато перитоны зловеще прибавили в размерах. Это было заметно даже с безопасного расстояния. А все дело было в том, что перитоны, как и прочие олени, имели привычку обрастать зимними шубками. Кошмарные двухголовые джакхао исчезли. Ко объяснил, что на время похолодания они уползают в те древние пещеры, где когда-то появились на свет, и впадают в спячку. Джой заметила, что среди сальных завитков шерсти на груди у Ко появилось седое пятно – она могла бы поспорить, что раньше ничего подобного там не было. Но сатир стоял на своем: это добрая шей-рахская грязь и ничего больше! В конечном итоге они предпочли замять эту тему.
Что же касалось ручейной джаллы, она оставалась столь же неизменной, как и воды ее ручья. Точнее говоря, она была даже более неизменна, потому что воды ручья сделались еще холоднее, чем помнилось Джой, а джалла оставалась теплой, как ребенок, только-только выбравшийся из кроватки. Когда стало ясно, что на этот раз Джой не намерена лезть в воду, ее шей-рахская сестра выбралась на берег и бросилась ей в объятия. Они шлепнулись на землю, и мокрая смеющаяся джалла осыпала Джой поцелуями.
– Как долго тебя не, было! Я уж думала, что ты за это время сделалась старухой!
Джой, такая мокрая, будто она и вправду искупалась, принялась объяснять подруге про разницу во времени, но ручейной джалле это быстро наскучило, и она потребовала еще раз рассказать ей об автострадах и рыбных палочках. Насчет палочек она успела выработать собственную, совершенно оригинальную концепцию.
Второй визит пролетел ужасно быстро. А ведь Джой даже не знала, сумеет ли она снова найти дорогу сюда. Девочка, как могла, делила свое время между друзьями. Она участвовала в прогулках и неистовых скачках Турика и других молодых единорогов, слушала истории и древние-древние тайны тируджайи, училась у них целительству и терпела обжигающий холод вод горного ручья ради неистового смеха и такой же неистовой нежности ручейной джаллы. Джалла всегда предлагала Джой помочь постирать одежду. Завладев футболкой и джинсами Джой, джалла принималась носиться с этой одеждой вверх-вниз по течению, размахивать ею, как трофейными знаменами, и в высшей степени художественно колотить ею о камни. Джалла до тех пор не подозревала о существовании грязи и одежды, а потому и то и другое одинаково ее зачаровывало.
