Лев Рыжков - Золотарь
– Все бы вам, папа, конюшни, – надула губки Вероника.
– У меня-то ладно – конюшни на уме. А у тебя, дурехи, вообще непонятно что… Послушай старика, – продолжал граф, помогая дочери перейти подъемный мост,– хозяин замка – молодой обалдуй. Присмотрись-ка к нему. Может, замуж за него пойдешь…
– Фу, папа!…
– Ты мне не фукай! Кобыла фукала да на живодерню попала…
Ворота замка распахнулись.
– Следуйте за мной! – возгласил маленький привратник.
Кристоф едва успел умыться. Около него бестолково суетились два одевателя. Один дрожащими руками застегивал пуговицы на кафтане, другой толстыми неуклюжими пальцами безуспешно пытался завязать в аккуратный узел подвязки от панталон.
– Сынуля! – воззвала из-за дверей баронесса-мать. – Выходи быстрее. Гости уж в обеденной зале.
– Сейчас, мам, выйду! Да побыстрей вы, бестолочи! – прикрикнул Кристоф на одевателей. – Можно подумать, вы меня в первый раз одеваете! Будете такими неуклюжими – отправлю к ковырятелям!
– Кушать подано-о-о-о-о! – вопиял где-то вдалеке объявляльщик.
В обеденной зале накрыли роскошный стол поистине циклопических размеров. Блестела обшитая золотом скатерть. Поверх нее теснились груды разносолов, возвышались бутылки с разнообразными винами, названия которых, равно как и вкус множества деликатесов, были Кристофу неведомы.
«Боже! – ахнул мысленно Кристоф. – Этого ж нам не съесть и за неделю!» Тем более что обедающих было всего пятеро: граф с дочерью, мать, Клара и он, Кристоф. Маэстро Корпускулус, как человек безусловно благородного происхождения, был зван к обеду, однако отговорился.
– Негоже философу, – заявил вчера за ужином маэстро, – участвовать в шумных застольях. К тому же я не мастер легкой застольной беседы. Разговоры о пустяках раздражают меня. Праздное суесловие даже разговор о такой важной вещи, как погода, умудрилось превратить в разговор ни о чем. А между тем, что в мире этом есть важнее погоды? Только лишь свое собственное здоровье да – кое у кого – состояние кошелька. Так что увольте, увольте! Однако я буду чрезвычайно благодарен, ежели мне передадут гусиную ножку вместе с бутылочкой красного вина. И этого, поверьте, философу хватит вполне.
Егеря также отказались отобедать с графом.
– Спасибо, господин барон, – сказал Михаэль. – Мы очень рады, что вы нас цените так высоко. Мы, может быть, и пошли бы пообедать, но, знаете, не по-нашему как-то все эти обеды получаются. Вилку – так-то держать, ложку– еще как-то… Кушать маленькими кусочками, губы промакивать салфеткой, пить из маленькой рюмочки. Воротит, барон, от всего этого этикета! А вот если бы вы заглянули вечерком к нам…
– С бутылочкой шнапса! – добавил Гейнц.
– Посидели б, поговорили. Без всяких там церемоний, – закончил Михаэль.
Вследствие всего этого обед получился очень скучным. Первое время, едва лишь сели за стол, сохранялось молчание. Граф наложил себе в тарелку различной пищи из нескольких блюд, то же самое положил Веронике, отпробовал одного, другого, третьего, сопровождая это замечаниями типа: «Уф! Как вкусно! Тысяча чертей! Давно такого не едал! Чтоб мне на этом месте провалиться, если где-нибудь готовят вкусней, чем здесь!…» – и тому подобными репликами.
Кристоф степенно поедал омаров в белом вине. Однако взор его привлекало блюдо с креветками. «И как, черт побери, их нужно есть? – размышлял он. – И правда ли, что они там – живые? Ладно, пока не буду к ним притрагиваться. Попробую потом, когда гости уедут. Главное, чтобы слуги их не сожрали! Впрочем, распоряжусь…»
Около стола вертелись несколько слуг. Один подливал в бокалы вино. Двое других накладывали дамам в тарелки яства, еще один, с большой, повязанной под подбородком салфеткой, ничем занят не был и, как заметил Кристоф, то и дело тайком подворовывал со стола какое-либо лакомство. Не раз уже Кристоф сурово показывал ему глазами: «Выйди вон!» Слуга, кажется, из подметальщиков, лишь глупо хлопал своими ничего не выражающими гляделками и слащаво улыбался. Кристофу не хотелось отчитывать слугу при посторонних, посему оставалось смотреть на проделки этого обжоры сквозь пальцы.
Тем более что куда приятней было смотреть на молодую графиню фон Блямменберг. «О, видит Бог, – размышлял Кристоф, – она действительно очень недурна!» По этой причине он чувствовал даже некоторое смущение.
Далеко в стороне от Вероники сидела Клара, прямая, как рукоять метлы. «И эта дурища тут, – кисло подумал Кристоф. – За кого бы ее замуж выдать?»
Между тем разговором целиком и полностью завладел граф. Обложившись тарелками, вилками, ложками и салфетками, он принялся объяснять какую-то баталию.
– Вот здесь, предположим, французы, – говорил он, размахивая бараньей косточкой, указывая ею на кофейный прибор, – это французы со всеми их фортификациями, а англичане, предположим, там, – угловатым взмахом руки он указал на разделанную тушу кабана, – дислокация англичан весьма отдалена от места сражения. Но!… Когда войска короля Фридриха совершают ретираду, – отставной полковник сгреб в кучу фарфоровые блюдца и многозначительно поднял палец, – вынужденную, оговорюсь, ретираду, то, обойдя с флангов французские редуты, – он рассеял блюдца по столу, два или три из них звучно упали на пол, разлетевшись на мелкие осколки, что, однако, графа нисколько не смутило, – под покровом ночи – да, именно так! – под покровом ночи наши колонны дефилируют к англичанам…
Граф выжидательно замолчал, следя за реакцией слушателей.
– Дефилируют не спеша… Англичане ни о чем не догадываются, караулы их ослаблены. И вот тут-то… Ага! Трах-бабах! Наша кавалерия разносит их позиции в клочья! В мелкие-мелкие клочья! В пух и прах!
Граф разошелся настолько, что, привстав со стула и отбросив салфетку, принялся разить тушу кабана бараньей косточкой.
– Англичане повержены! Они бегут! Ха-ха-ха!
Вовремя подошедший к столу забинтованный дворецкий едва успел спасти слетающую со стола тушу.
– И вот тут-то, – продолжал полковник, – вот тут-то мы и совершаем скрытый маневр. Хе-хе-хе! Враг спит, он ничего не подозревает! Тем временем мы уже у самой их фортификации… Ага! Спите-спите! А вот тут-то с криком «Смерть французам!» маршируют наши колонны!
– Вы не находите, – сказала баронесса-мать, – что эти фрикадельки несколько пересолены?
– Именно так, дражайшая баронесса, именно так. Ага! О чем бишь я? Ах да!– Так продолжу! Во всем, во всем, дражайшая баронесса, во всем виноваты жиды! Думаете, почему во Франции революция? Вы не знаете? Как так? Это же очевидно! Это же понятно и ежу! Букашке вот такой малой и то понятно! Робеспьер, говорите вы, Робеспьер! И что? – скажу я вам. Что?! Что Робеспьер?! Какой еще такой Робеспьер?! На самом деле, чтоб вы знали, – полковник понизил голос, – настоящая фамилия Робеспьера – Шпеерзон! Знавал я в Ганновере одного Шпеерзона, сапожника. Редкостный был прохвост… Рожей же походил вот на этого малого. – Двумя пальцами граф проворно ухватил за щеку подметальщика, который втихомолку лакомился креветками, и схватил с такой силой, что те посыпались у бедняги изо рта. – Точь-в-точь такой же, только тот поупитанней был… Ты чего, прохвост, раззявился? Рот закрой и пошел вон! Это я не вам, судари и сударыни!… Так вот! Заговор! Везде заговор! И еще раз заговор! Помяните мое слово: скоро и в Германии будет революция, и тогда…
