Кейт Миллер - Книга Полетов
Там я хочу оказаться, спиной к светлым чертогам
Встать, заглянуть за порог
И сделать шаг.
- Замечательно.
- Будь со мной мои книги, ты смогла бы прочесть больше, да только рюкзак у меня забрали.
- Твоя сумка. Я совсем забыла. Он отдал твою сумку, - она вытащила узелок из-под туалетного столика и протянула Пико. Распустив бечевку, он достал книжку стихов и протянул ей, но Солья книжку не открыла.
- Я хочу послушать тебя, - сказала она. - Пожалуйста, расскажи о городе у моря.
Тогда он стал описывать покинутый им город, корабли, качающиеся на волнах, с грузом ароматных специй с мифических островов, балконы над улицами, полуобнаженных танцовщиц, ящики с цветами в каждом окне. Рассказал о жарких вечерах, и об утреннем звоне колоколов, и о крылатых людях, на рассвете взлетающих с башен, и вдруг расплакался.
Она отложила книгу и шитье, села подле него и взяла за руку.
- Что такое?
- Я люблю крылатую девушку в городе у моря.
- Крылатую девушку. А она тебя любит?
- Любила. Когда-то. Чтобы быть с ней, я отправился в утренний город Паунпуам искать себе крылья.
Солья захлопала в ладоши.
- Как чудесно. Прямо как в сказке, вроде тех, что слышишь от бабушки. Разумеется, если она есть. Всю жизнь я слышала, что лес бесконечен, а наш город единственный в целом свете. Твои истории - они как рассказы гостя со звезд.
- Солья, мне нужно спросить. Ты вызволила меня из тюрьмы?
Пожав плечами, она кивнула.
- Почему?
- Ты пришел мне на выручку. Другие просто прошли бы мимо. И проходили.
- Как тебе удалось? Подкуп?
Снова пожала плечами, отвернулась к окну.
- Солья, спасибо тебе!
Она рывком встала.
- Проголодался?
- Еще как.
Подав халат, она предложила:
- Надень пока это. Твои вещи еще не высохли.
Тут он понял, что под простынями совсем голый. Когда она выходила, заметно было, что она хромает, но природная грация помогала превратить походку в танец, скрадывающий изъян.
Вернулась она с подносом, на котором стояли две чашки кофе, тарелка намазанных маслом жареных хлебцев и клубничный джем. Скрестив ноги, Пико устроился на матрасе, чтобы подкрепиться.
- Как, должно быть, тебе одиноко вдали от дома, - проговорила она, садясь в кресле со своей чашкой кофе.
- У меня есть воспоминания. Впрочем, ты права, в этом городе я одинок. Как одинок всю жизнь.
- Никто не одинок в этом доме. Иногда мне ужасно хочется остаться одной.
- Это дом твоих родителей?
- Они умерли.
- О, прости. Стало быть, приют?
- Нет, не приют. Это дом грустных историй, помады, духов и тайных комнат. Истории приносят с собой люди, не знающие, зачем пришли. В их головах все слезы, не выплаканные в детстве, и черепа готовы развалиться, как раскисший хлеб, стоит снять шапку. Заплатив золотом, поднимаются они по лестнице в комнату, но не знают зачем, не в силах понять, где они и чего хотят. А нужно-то им излить свою печаль, смочить простыни не семенем, а слезами. И хотят они услышать нежный шепот: «Все будет хорошо, не плачь, не плачь, ты большой мальчик, такие большие не плачут».
- Тогда и я пришел к тебе с грустной историей, - сказал Пико, - и ты приняла мои слезы, что другие отвергли бы.
- Такова моя работа.
- Спасибо тебе.
Внезапный стук в дверь сопровождал появление другой девушки, с короткими черными как смоль волосами, обрамляющими узкое лицо. Она прислонилась к стене и смерила Пико неприветливым взглядом, потом наклонилась свернуть сигарету.
- Это Нарья, - представила ее Солья. И добавила в качестве пояснения: - Она поэт, как и ты.
- Тогда не угостит ли она собрата сигаретой? - спросил Пико, и тощая девушка без улыбки протянула ему кисет и бумагу.
Солья рассказала Нарье об иноземном госте, и та недоверчиво выслушала подробности его истории, рассказ о непредсказуемом рождении, обучении ремеслу библиотекаря, о найденном письме и путешествии через лес, полном странных и удивительных лиц друзей.
На вопрос Сольи, что носят женщины в городе у моря, он описал платья из хлопка, серьги с жемчугами, раковины, что вплетают в волосы.
- Но крылатые не носят одежды, - добавил он. - Они облачаются в ветер, в шелка из сирокко, камку из морского бриза.
- Крылатые люди, - пробурчала Нарья. - Разве такое возможно?
- Я рожден крылатой матерью, - ответил он.
Целый день Солья расспрашивала его о городе у моря, Нарья же курила, поглядывая на него со скептическим высокомерием Сам он не мог оторвать глаз от того, как она наклонялась свернуть сигарету, затягиваясь с мрачной апатией, выпуская дым будто не из легких, а прямо из сердца Девушка с волосами цвета маковых лепестков и другая, как лепесток пламени, зачарованные образами, которые поэт пронес через лес, считавшийся непроходимым... Он, в свою очередь, расспрашивал об их городе, пока ближе к вечеру Солья не вскочила, воскликнув:
- Идем на бульвар!
Для него нашлись свободные фиолетовые панталоны и синий свитер, она, посмеиваясь, расчесала его волосы. Потом девушки склонились перед зеркалом, раскрашивая лица оттенками павлиньего оперения, тюльпанов, цветами фальшивых следов от укусов или пощечин - чем ярче, тем лучше. Обольщение насилия. Одежде отводилась роль дорожных знаков, указывающих маршрут от груди к бедрам.
Длинным коридором они миновали множество дверей, из-за которых, как в тюрьме, доносились стоны и плач, звуки наслаждения или отчаяния, подчас неотличимые друг от друга. Вниз по лестнице и через дверь на узкую улочку.
Солья вышагивала развязно, волосы и бедра ее колыхались, глаза вызывающе ловили взгляды проходящих мужчин. Походка Нарьи была не столь откровенной, но ее надменность была не менее притягательной. Пико чувствовал себя воробышком, порхающим с ветки на ветку с парой попугаев.
Ужин они устроили прямо у жаровен на бульваре, девушки без зазрения совести торговались, отсчитывая монеты из висящих на бедрах кошельков. Торговались не от бедности, а ради удовольствия, ибо в каждый открытый скрипичный футляр или перевернутую шапку по пути не забывали бросить по золотому, бурно аплодируя и восклицая в конце каждой песни или представления. Пико следовал за девушками словно в бреду, с охапкой бумажных кульков с малиной и солеными орешками, вспоминая, как бродил здесь вечерами, голодный и одинокий, без тени той улыбки, что теперь не сходила у него с лица.
Девушки взялись за руки, образовав цепочку с Пико в середине, и двинулись по центральной аллее бульвара, расталкивая встречных. Поначалу Пико виновато улыбался, пытаясь уступать дорогу, но спутницы продолжали тащить его сквозь толпу, и скоро он махнул рукой на учтивость, вверившись своим провожатым.
В крошечном закутке на чердаке борделя Пико обрел свое новое жилище. С одного края скат крыши доходил почти до самого пола, и выпрямиться во весь рост он мог, только отойдя к противоположной стене. Окно выходило на подобие балкона с коваными чугунными перилами, где едва хватало места для единственною стула, и там, усевшись с сигаретой и чашкой кофе, он наблюдал склоки и поцелуи на улице внизу.
