Александр Турбин - Метаморфозы: тень
Мы сидели на завалинке возле вполне себе симпатичного домика, радующего глаз неожиданно ярким голубым цветом каменных стен. Что-то среднее между цветом летнего солнечного неба и полуденной лазурью чистой морской воды. Как только сохранилось такое вызывающе жизнерадостное строение на всеобщем пепелище? Бирюза дома в царстве черной копоти?
Впрочем, зная тягу Алифи к красоте, не удивлюсь, если Бравин сутками напролет искал нечто подобное — несмотря на то, что Валенхарр был городком небольшим, узкие улочки могли скрывать и не такие образчики местной архитектуры. Хотя, может, он сам и покрасил?
Мы сидели, прижавшись спинами к холодному камню практически неповрежденных стен и говорили так, словно ничего не произошло? Словно не в мой лоб угодили только что мелкие кислые яблоки, запущенные опытной рукой Бравина. Сначала одно, потом второе, за ним третье, разваливаясь на фруктовое крошево с обидным хлюпаньем.
— Я же тебе сказал, почувствуй силу. Управляй силой — она везде, даже в летящем яблоке. Просто нужно успеть.
— Ты бы еще в упор меня расстрелял. Вот тогда я б точно успел, — больно мне не было, скорее досадно.
Вытерев до сих пор липкую от яблочной мякоти физиономию, я устало выдохнул.
— А если надо будет — забросаю и не яблоками. Например, камнями. Или лошадиным навозом, — Бравин ухмыльнулся. — Это отличная идея. Завтра с навоза и начнем, может, его прочувствуешь быстрее. Ладно, вернемся к теории, раз с практикой не складывается, хоть что-то полезное сделаем. Итак, заклинатели тоже бывают разные.
— Угу. Синие и красные, — буркнул я, почесав многочисленные синяки.
Алифи обидно усмехнулся.
— Ничего, через пару дней нормальным будешь, а пока терпи. Так вот. Есть заклинатели-пауки, и весь мир для них — эдакая паутина силы. Они чувствуют каждое движение, каждый шорох силы внутри своей сети. Если паук чувствует врага, он просто дергает нужной нитью, сминая сопротивление. Внутри своего мира такой заклинатель становится не просто опасен, он становится богом. Он там может все. Он волен дарить жизнь и смерть, вот только размер его паутины, как правило, невелик. И чем слабее маг, тем меньше его мир, даже не мир — мирок. И главное в таком случае, чувствовать границу и всего лишь не попадать в его паутину. Запомни, паук очень опасен, но только в пределах небольшой зоны, в которой он хорошо чувствует силу.
Я скептически хмыкнул.
— Что хмыкаешь? — прервался Бравин.
— Слова это, Высший. Паук, паутина.
— Не понимаешь, похоже. Смотри. Вот твоя рука, а рядом камень. Для тебя пока — просто камень, если присмотришься, увидишь силу в камне, не более того. А вот для паука этот камень — продолжение его руки. И стена. И земля под ногами. И воздух. И даже ты. Он чувствует силу в тебе, лучше, чем ты сам. Такой заклинатель — эмпат. Его преимущество не в могуществе, а в уровне восприятия, в качестве понимания. Его слабость — в масштабах. Ты не паук и никогда им не будешь. Для этого твой уровень эмпатии крайне низок, Мор. По сравнению с таким заклинателем — ты слеп. Увы.
— Увы, — согласился я. Сожалений по этому поводу, я, если честно, не испытывал. — Но если я буду слеп, то как узнать, что соперник — паук? Или они сам обычно рассказывают?
Бравин кивнул.
— Ты прав, рассказывают. Становятся перед трупом противника и делятся воспоминаниями… Как правило, сила заклинателей-эмпатов похожа на облако, границы которого с внешним миром размыты, а контуры слабо очерчены. Ты не увидишь там пылающего костра нитей, только зыбкое марево. Паутину.
В памяти всплыли недавние события, горный ручей, хромой Рорка и его странный спутник в нелепом халате. Их разговор с едва понятными мне обрывками: «он точно …?», «сможешь?». И уверенный ответ: «легко, Таррен-Па».
Легко?
— Когда придут Рорка, Высший, с ними будет эмпат. Это — точно.
Бравин наклонил голову и взглянул на меня с неожиданным интересом.
— Я вижу, ты кого-то узнал. Рассказывай…
Что ж. Я обещал, а потому осталось только кивнуть в ответ и описать подробности не слишком приятной встречи. К тому же и скрывать там особо мне было нечего…
…Узкая полоса дороги, зажатой между двумя высокими холмами, убегала за горизонт. Желтая, давно высохшая трава, изломанная под ударами ветра и тяжестью недавно сошедшего снега, резала глаз и навевала тоску. Геррик неожиданно словил себя на том, что даже он, всю жизнь проводивший в чужих городах времени намного больше, чем в родной Лаоре, способен испытывать чувство ностальгии. Тянущее, бередящее душу и сжимающее сердце желание увидеть родной дом с его каменными статуями поверженных демонов перед массивной двустворчатой дверью, с уютными комнатами, наполненными еще детскими воспоминаниями, с девушкой-служанкой, подающей большую кружку горячего липового чая. Там сейчас, наверное, глубокие сугробы сверкающего под лучами зимнего солнца снега. И тишина.
Все это барр Геррик встречал и в других местах, в любых количествах и бесчисленное количество раз: статуи на Аллее побежденных в воинственном Куаране, тенистые липы в торговом Валлиноре, уютные комнаты в небольшом особняке, купленном в Тимаэле, а белый снег … Нет снега белее, чем снег, пушистым покрывалом накрывающий неприветливый и непонятный Ромон. Вот только детских воспоминаний больше не было нигде.
Геррик тряхнул головой, сбрасывая наваждение, — будет еще время для воспоминаний. Когда-нибудь, не сейчас. Здесь и сейчас тишина бежала от звона прямых лаорских мечей, ржания лошадей и криков расстающихся с жизнью Рорка. Этому племени не суждено будет омыть сапоги в священной воде Аюр, а увидеть белые стены Бабочки Востока они смогут только с высоты дряхлой тучи, что лениво ползла на север.
Темная лента всадников Алифи уже скрылась за кромкой возвышенности по правую руку, теперь только далекие крики и лязг металла напоминали о том, что битва не закончилась. Геррик проводил глазами вооруженных солдат, направившихся к раненым Рорка для того, чтобы добить. С вызывающей озноб сноровкой перерубить шею или вонзить клинок в глазницу поверженного врага. Так, чтобы наверняка. И под счет.
Геррик не вмешивался. Он поручил командовать боем Эенелю, капитану рыцарей Света — молодому, а потому жаждущему славы. Пусть искупается в горячих лучах быстрой победы, в решающих битвах пригодится. В конце концов, не ему же самому браться за рукоять клинка и вести воинов в бой? Каждый должен делать то, что ему предначертано судьбой: воин — воевать, дипломат — убеждать, а правитель — править. Бывают, конечно, исключения, и тогда бывший советник может набросить на свои плечи бархатный плащ Владыки…
