Роман (Крысь) Хаер - 2. С другой стороны
Старушка сказала, конечно, не слово "лапоть". Если перевести дословно, то звучало бы как "погнутый медный шлем без подкладки, который на незащищенную голову может одеть только неопытный воин", но смысл был – именно "лапоть". Остальной разговор – тоже не дословный перевод, но деревенский говор и интонации мира Ворк при нашем общении присутствовали.
– Туды вона глянь, – сказала старушка и махнула клюкой в направлении, противоположном моему трудному и опасному подъему.
Я встал с камня и посмотрел. Лучше бы я этого не делал – мне стало как-то очень неловко. От подножья к вершине с другой стороны каменистого холма вела даже не тропа, а довольно широкая и ровная дорога, выложенная большими плоскими камнями. По этой, я бы даже сказал, улице без особого труда смог бы подняться отряд конников сразу в две шеренги.
"Умный в гору не пойдет – умный гору обойдет. Это не про меня", – грустно подумал я, глядя на дорогу из камня.
– Глянь-ка, дурень-дурнем – а эдакое выдал! – восхитилась бабулька-хорошулька пословице, и мне снова стало немного неловко. Я решительно взглянул на старушку, и стал плавно уводить разговор в сторону от обсуждения моих умственных способностей.
– Звать то тебя как, бабулька-хорошулька? Я – Тим.
– Торькой родители нарекли. Ты тоже бабой Торей зови.
– Баба Торя, а что ж вы не испугались орка-то зубастого?
– Это тебя что-ль? – удивленно спросила бабуля-хорошуля, и вдруг зашлась в приступе смеха. Смеялась бабка долго, достала откуда-то грязноватый носовой платок и вытирала им хлынувшие от смеха слезы. – Вот насмешил-порадовал. Вот удружил, дурень ты дурень, – приговаривала бабка, когда наступала небольшая пауза, но после взгляда на меня приступы смеха возобновлялись.
– Ну так все-таки, почему? – повторил я вопрос, когда баба Торя отсмеялась.
– Да я ж ведунья. Я злыдня за пару верст чую, мысли его поганые, – получил я ответ. – А ты как дурачок деревенский – безобидный.
– А что ты делаешь, когда злыдень повстречается?
– Глаза ему отведу, он мимо в шаге пройдет – не углядит ничаво.
– А мне сможешь сейчас глаза отвести?
– Не, тебе не смогу ужо, – протянула баба Торя. – Я тебе ужо казалась, поздно терперича. Токма Коты лесны такое можуть.
После этих слов мне стали ясны причины чудес маскировки Котов мира Ворк. Мы с бабулей-хорошулей еще немного поболтали, и я выяснил массу интересных вещей.
Мои способности телепатического контакта, благодаря которым я могу общаться с Котами мира Ворк, чрезвычайно редки, но не уникальны. Мало того – их можно развивать, если этим вовремя заняться и иметь хороших учителей. Я упустил свой шанс примерно в возрасте пяти лет. То, что я умею говорить с Котами – вовсе не моя заслуга. Коты мира Ворк – сильнейшие телепаты (как я уже говорил) и самый сильный ведун никогда не сможет достичь уровня даже котенка Сусанина, а уж то, что умеют Старшие Коты не может больше никто из живых существ.
Обычные люди чувствуют только направленные телепатические атаки Котов мира Ворк. Ведуны, те, что немного слабее меня, воспринимают только чувства Котов в спокойном состоянии. Я нахожусь как бы на второй ступени ведовства и могу с Котами общаться (для меня это – потолок). Третья ступень заключается в умении улавливать чувства всех живых существ. Четвертый уровень позволяет понимать четко сформулированные мысли разумных (что и было продемонстрировано бабулей-хорошулей). Ведуны, достигшие четвертого уровня мастерства, уже не могут жить в больших городах – черные мысли "злыдней" (так их назвала старушка) сводят их с ума. Ведуны такого уровня уходят в леса и ведут отшельнический образ жизни, и если все-таки им встречаются плохие люди – они отводят им глаза (при помощи телепатического воздействия становятся для них как бы незаметными), избегая неприятных контактов. Характер у них при этом ужасно портится, что не удивительно. Впрочем, я почему-то на нападки бабули-хорошули ни разу не рассердился, относясь к ним как к природному явлению (ну может немного неприятному – но сделать то с этим ничего нельзя). Баба Торя являлась ведуном пятого и высшего уровня. Она могла общаться с животными, уговаривая или заставляя их делать что-нибудь полезное. Передавать свои мысли, чтобы их понимал человек, могут уже только Коты мира Ворк.
Впрочем, ведовство в мире Ворк не очень популярно. В боевых столкновениях от ведунов пользы немного, а с третьего уровня, когда они уже могут быть полезны, ведунам очень трудно жить в злобном цивилизованном мире. И то, что у меня всего лишь второй примитивный уровень ведовства, – это очень хорошо. Я совсем не хотел ощущать чувства и слышать мысли людей, находясь, например, на улицах Москвы – сумасшествие было бы гарантировано.
– Ну, так чаво приперся-та? – поинтересовалась бабулька, когда закончила ликвидацию телепатической неграмотности у отдельно взятого джисталкера.
– Мне бы до озера добраться. До Глуба, – смущенно сказал я, не представляя, чем мне тут могут помочь.
– Ну так давай золотой и ляти. А лучше пехом дуй. Ежели съедят тя по пути – ничаво страшного. Одним дурнем меньше будет – никто и не приметит, – продребезжала старушенция и хитро взглянула на меня.
Бабуля-хорошуля просила у меня золотую монету, а за что – непонятно. А впрочем, хотя бы за информацию о ведовстве бабе Торе уже можно заплатить, так что я, особо не раздумывая, достал золотой и протянул старушке. Хитрая бабулька вытянула свою сухую ручку, похожую на куриную лапку, и монета волшебным образом испарилась.
– Ну ляти, голуба, – сказала после этого баба Торя и вернулась к вязанию, я ее больше не интересовал.
Джисталкер стоял на вершине скалы и удивленно пялился на ведунью, которая не обращала на него никакого внимания и монету возвращать при этом явно не собиралась.
Глава 4. Разгонная работа.
Перед взлетом самолету
нужно набрать скорость…
(из пособия "Пилотирование для Чайников")
Бабуля-хорошуля спокойно вязала, а я стоял и смотрел на нее в полном недоумении. Потом я осмотрелся, но ничего достойного внимания не обнаружил. Решив, что аппарат для перелета может быть в доме, я подошел к избушке и открыл ветхую деревянную дверь. Обстановка в единственной комнате была небогатая. В углу находилась мазанная печурка, рядом с ней примостилась широкая неубранная кровать с огромным количеством подушек. Под закопченным окошком стоял чистый столик с одной табуреткой и в углу находился шкаф, забитый чем-то съестным. Рядом с ним валялось огромное седло – больше в комнатке ничего не было.
– Чаво енто ты в дом лезешь? Тя кто приглашал? – раздалось за спиной недовольное дребезжание. Я закрыл дверь и решительно подошел к старушке.
