Александр Прокопович - Спецназ Лысой Горы
Сначала лишь чуть-чуть усилив шум шагов. Довольно долго затем она просто следовала за нами, спускаясь все ниже робкими ручейками. Потом ей это надоело – и скоро мы уже шли по колено в потоке с вполне ощутимым течением.
– Стой!
Скорее всего, Алёхин скомандовал шепотом. Мне показалось, что он проорал прямо в среднее ухо. Мы замерли. Если нужно, я могу так стоять часами. Это одно из тех умений, из-за которых живешь дольше. Примерно в тот момент, когда любой гражданский уже сходил бы с ума, кроя матом командира, недоумевая, почему в этом мокром и холодном месте он должен стоять, как идиот, это и произошло. Нас обдало волной. Я продолжал старательно делать вид, что окунуться с головой – это именно то, чего я ждал всю сознательную жизнь. Когда от ушей отлила волна, стало слышно, как что-то большое и грузное ползет мимо. Видно было мало. Что-то там в волне было, что-то, у чего я не хотел бы оказаться на пути, даже если ради этого придется простоять здесь неделю.
Команда «Вперед» была трудной. Мне очень не хотелось шевелить ногами. Неожиданно я обнаружил, что шум, поднимаемый при каждом шаге, не дает мне возможности услышать, не приближается ли снова к нам большое и грузное…
– Это протей.
Конечно, все сразу стало понятно. Подумаешь – протей! Как только Алёхин определил, что это было, мне сразу стало легче.
Протеи – амфибии. Живут под землей, слепые и, в принципе, не агрессивные – если только не решат, что на них нападают. Но тупые – страшно. Мы с ними в Крыму сталкивались. Могут принять за врага даже плывущую корягу. Поэтому лучше переждать. Убить такого нереально. Без головы неделю жить будет. Лучше просто не попадаться протею на дороге.
Мы и не попадались. Еще два раза мы покорно замирали из-за того, что протеи путешествовали мимо, и раза три – потому, что нам казалось, что это может произойти. Когда поток воды вдруг остался позади, нырнув в провал, мы почти расстроились. Теперь компанию нам составляли всего лишь тысячи летучих мышей и то, во что они превращают свою пищу.
Постепенно нагибаться приходилось всё ниже и ниже. Рыжий должен был вот-вот перейти на четвереньки, когда стало темно. Факелы не погасли, просто они были не в состоянии избавить от тьмы огромную пещеру, в которую мы вышли. Первый факел в стене нашел Китаец. Второй – Карина. Когда мы зажгли эти два и обнаружили остальные, оказалось, что их достаточно, чтобы поверить: Солнце – просто связка факелов, причем в этой связке факелов меньше, чем в пещере. Редкий случай, но свет не сделал эту пещеру лучше. Фил действительно был безумен. Даже если он был нормален, когда начинал эту работу, он обязан был стать безумным, когда закончил. В пещере не было никого, кроме нас и старых костей, но кое-что я все-таки нашел. Уверенность: кто бы ни решил продолжить дело Фила, он обязан быть безумным. И это безумие не может быть незаметным.
– Алекс, я думаю, это не то. – Череп под ногой Алёхина раскрошился с легкостью… старого черепка. – Давай в следующий раз поищем в каком-нибудь более приятном месте.
Глава третья
Тонкая льняная нить
Бывает, недослышал, а оно и к лучшему.
Илья Муромец. «Как я Соловья-разбойника одолел»Есть вещи более приятные, чем наблюдение за огнем, водой… Мне нравится, как Карина работает со своей любимой шпагой. Обнаженное женское тело и обнаженная сталь – и я не знаю, что острее и что ранит сильнее… Всё это – в метре от моей кровати – и как-то снова трудно сосредоточиться на ее лице. Карина двигалась не быстро, но с той точностью, что заставляет восхищаться рисунком, который чертит клинок, даже если этот клинок прокладывает путь к твоему горлу. В какой-то момент мне показалось, что Карина вовсе остановилась. Безупречная стойка, расслабленная кисть – пространство крутилось вокруг нее, послушно подставляя нужную точку под удар шпаги.
Боюсь, в фехтовании мне ее нечему учить, зато я почти разобрался в сложном рисунке, украшающем ее ягодицы. Ночью мне это не удалось. Никогда не видел крыльев, размещенных на таком… не самом пернатом месте. Если Карина чуть-чуть повернется, я смогу понять, голова какой птицы украшает ее крестец…
У меня – почти идеального – есть одна вредная привычка – никак не научусь запирать дверь. Дверь открылась и закрылась. Алиса увидела. Надо полагать, показательные выступления Карины повлияют на изменение стоимости жилья, и то, с какой скоростью Карина закуталась в халат, – не поможет. Цены растут быстрее.
Дверь открылась снова. Есть кое-что похуже цен – лейтенант Костяного отделения, который решил испортить вам утро.
– Еще не завтракал? – В словах Алёхина слышалась явная надежда, что я по какому-то чудесному совпадению совместил сегодня завтрак с обедом, ужином и завтраком следующего дня.
– Нет.
– Повезло. Пошли, нагуляешь аппетит…
– Я с вами, мальчики?
Карина новенькая. Не знаю, как именно это произойдет, но слово «мальчики» – нелучшее, какое она могла выбрать, и Алёхин обязательно что-нибудь придумает, чтобы Карине это врезалось в память.
– Конечно, с нами, куда же мы без наших девочек… – Алёхин не договорил, он был занят – ровно столько, сколько понадобилось Карине, чтобы сбросить халат и одеться на глазах у лейтенанта. Может быть, этого достаточно, чтобы Алёхин ее простил?
Киев стоит на холмах. Это отражает истину, но не полностью. Холм подразумевает движение – вверх или вниз. В переулках между Прорезной и Малой Подвальной всё сложнее. Отчетливо понимаешь, что не идешь по горизонтальной плоскости, а всё равно направление угадываешь с трудом. И ведь знаешь, что выше Лысой Горы не забраться, а ниже Днепра не спуститься, но не веришь. Вокруг – одни стены, и очень хочется, выходя из дому, брать с собой побольше хлебных крошек – просто для спокойствия. Просто чтобы, глядя на эти развалины, твердо знать: это не последний пейзаж, который видишь. Алёхин считает, что у меня паранойя. Это радует. Действительно – разве можно заблудиться в собственном дворе? У меня это однажды получилось. Сегодня мои шансы потеряться были минимальны. Нас было слишком много. Возле ничем не примечательного входа в подвал, который с другой стороны дома, по необъяснимым законам местного рельефа, превращался в чердак, собрались остальные члены Костяного отделения и пара мечей. Зачем они расступились и дали нам пройти?
Мертвый человек – довольно неприятная вещь. Человек, который умер из-за того, что с его костей содрали всё, что мешает ему стать просто скелетом, не радует вообще. Но то, что мы видели, было хуже. Это был труп, который находился в промежуточном состоянии между просто трупом и скелетом. Гибрид. Кости ободрали, но не до конца. Как раз то, что не нужно видеть никогда и ни при каких обстоятельствах.
