Танит Ли - Героиня мира
На мгновение я почувствовала себя ребенком в этом чопорном шелковом платье для девочек, наглухо закрывающем шею и руки до самых запястий, с единственным украшением — золотым браслетом с кораллами, подаренным мне Гурцем. Но прошла минута, я позабыла обо всем и уже глядела во все глаза. И тогда же престранное ощущение накатило на меня, еще один из моих приступов, и мне показалось, будто мной владеет сверхъестественная сила, будто я опередила этих женщин на десятки лет и иду по дороге, которой их ногам никогда не коснуться.
За время долгого обеда вопросы политики не затрагивались ни разу. Сынок Медведя, полководец с блеклыми глазами, возглавлял беседу; он произносил тосты в честь божества и делился с нами воспоминаниями об Отечестве. Обед превратился в расширенную, более цветистую вариацию наших с Гурцем ужинов в городе. В промежутках мужчины галантно флиртовали с дамами и поднимали тосты за их — за наше — здоровье. Все разговоры велись исключительно на кронианском языке.
А стол изобиловал блюдами. На тарелках появлялись лакомства, о которых мне случалось слышать, но я еще ни разу в жизни их не видела. Теперь я неловко съела по кусочку каждого. Там подавали напитки множества сортов, в том числе черное пиво и бренди бледно-соломенного цвета, но они предназначались исключительно для мужчин. Вечеринка стала несколько шумной, но я не пила вместе со всеми. Сидевший справа от меня Гурц прикрывал рукой мой бокал всякий раз, как подносили вино, хотя и позволил мне отпить пару глотков из своего собственного. Когда поднимали тосты в честь бога, я пила воду. Он обратился к сидевшему рядом с ним седому тритарку с шуткой по поводу заботы, с которой он оберегает мою шестнадцатилетнюю юность, и тот спьяну закивал.
Лишь очарование светловолосой женщины, почти божественной ее красоты, отгоняло скуку. Ее утонченные манеры, ее молодость — конечно же, она напомнила мне маму, маму в раннем детстве, в самые безопасные годы моей жизни.
Я постаралась, чтобы она не заметила, как я гляжу на нее. Впрочем, многие мужчины не отрывали от нее глаз.
От вина, от жары в палатке щеки ее вскоре зарделись ярким румянцем, свойственным блондинкам. И по-видимому, от комплиментов кавалера. По всему было заметно, что он видит в ней желанную добычу. По знакам различия я догадалась, что он — тритарк, командующий тремя тысячами воинов. Даже я разглядела, что, несмотря на свой ранг, он чуть ли не самый молодой из всех мужчин в палатке — теперь я могла сравнить его с Гурцем — ему примерно тридцать один год, как моему папе, только больше он ничем не напоминает его. Был ли он красив, этот сазо? Светловолосая дама так и льнула к нему, чистила ему фрукты и опускала кусочки в спелый розовый рот. Подстриженная борода обрисовывала челюсть, причесанные усы изгибались дугой. Короткие волосы на голове напоминали черную окаменелую щетину, покрывшую выжженные опустошенные поля… карие глаза… вот они уже пристально глядят на меня с насмешкой, с угрозой…
Лицо мое приобрело такой же цвет, как платье его дамы, я отвела взгляд. Я не сумела истолковать замеченное мною в тот момент, когда глаза наши ненадолго встретились — его тщеславие, полную убежденность в собственной непогрешимости — но в душе у меня поднялась волна страха и отвращения.
Я глянула тайком на Гурца — не заметил ли он чего-нибудь, но нет. Он не видел даже, что этот человек все еще ждет, сидя по северную, более почетную сторону стола, словно охотник у входа в западню. Я с ужасом догадалась: по-видимому, он перехватывал мои взгляды, обращенные к его даме, в течение всего вечера и вообразил, будто я смотрела на него. И тогда мне захотелось убежать.
Спустя недолгое время генерал Длант поднялся с кресла и направился к столу, находившемуся возле бога в медвежьем обличье; он налил ему в чашу смесь вина и бренди. Затем, стоя рядом с медведем, он провозгласил тост за здоровье императора. Все мужчины и женщины, сидевшие за столом, тоже встали и поднесли бокалы к губам. Дамы из города. Светловолосая женщина. И я. Это не имело никакого значения, меня заботило одно: как скрыться от взгляда охотника.
После этого тоста дамы направились к выходу. Кавалеры не стали их сопровождать, ведь у входа в палатку их дожидались собственные слуги. По указанию Гурца явился Мельм. Я выпила немного, но из-за продымленного воздуха в палатке, позднего времени, холода на горном склоне, от неуверенности и страха у меня закружилась голова. Я почувствовала признательность Мельму за то, что он идет рядом с фонарем в руке, пусть он и не видит меня.
Мы пошли по заиндевелой траве, стены палатки сомкнулись и замуровали внутри нее мужчин и свет. Мне стало легче дышать, но тут я услышала, как светловолосая женщина весело и звонко рассмеялась.
— Глядите, вон она бежит вприпрыжку, милашка старого Гурца. Ей лет тринадцать, не больше. Младенец.
Внизу то нарастая, то теряя силу звучали шумы неустанного движения в ночном лагере, но здесь, среди островка покоя, голос ее уносился вдаль подобно птице.
Затем я услышала решительный голос другой женщины:
— Это служанка с кухни из того черного дома. Помните женщину по имени Илайива? Ту, что сошла с ума, когда погиб ее брат, и вскрыла себе в ванной вены, в классических традициях.
2Говорят, что холод рождается на Севере, но во время путешествия по незнакомой родной мне стране мы проезжали места, почти не тронутые войной. С полей, которых никто не жег, собрали урожай. Множество деревьев, не знавших ядовитых дымов, гари и ударов топора, все еще окутывали легкие облачка листвы цвета оливок и лисьего меха.
Из сундука, в котором лежала моя одежда, карандаши и прочие необходимые вещи, я достала книги, свои и те, что я забрала из тетушкиной библиотеки. Я читала, я спала. А иногда сидела, не отводя зачарованного взгляда от мелькавших в окошке картин. Мимо проплывали покатые плечи холмов, лезвия вод и леса, в которых олени пощипывали молодые побеги и настороженно следили за нашим продвижением с высоких скал, похожих на стены замков. По небу летели стаи гусей, направлявшихся в противоположную сторону, на юг, к королю.
Кое-где попадались поселки и деревни — обезлюдевшие — а однажды среди пастбища с овцами встретился богато украшенный, но заброшенный храм. Кронианская армия взяла овец себе.
Я пыталась делать зарисовки. Экипаж раскачивался, мешал мне.
Всякий раз, как движение замедлялось, мне предлагали для разнообразия пройтись пешком, и я соглашалась. Жгучая кровь пробуждалась в затекших от сидения и лежания руках и ногах. Я совершала эти пешие переходы без сопровождающих, лишь кучер приглядывал за мной, но вокруг приливной волной текла вперед армия, два отдельных легиона, продвигавшихся с переменной скоростью в каком-то причудливом пластичном единении. Время от времени мне на глаза попадались офицерские дамы в роскошных юбках бутылочно-зеленого или пунцового цвета, которые, как и я, пользовались случаем, чтобы поразмяться, или смело скакали верхом на кобылках. Поотстав во время одной из таких прогулок, я увидела и других женщин; они сидели на телегах или шли по колее, оставленной фургоном; ветер трепал косынки, прикрывавшие их головы, у пояса болтались поварешки, ножи, кастрюльки и гирлянды луковиц. Многие тащили за плечами детей. Мне помнится, какой-то ребенок в шерстяной шапочке на вид казался старше матери, пятнадцатилетней девочки, которой, конечно же, не приходилось притворяться, будто она старше.
