Роджер Желязны - Маска Локи
У Александры не было сомнения в том, что колесо было жульническим. Но чтобы жульничество было столь очевидным, такого она еще не видела.
— Ваши деньги здесь в опасности! — промурлыкал знакомый голос ей в плечо, почти теряясь на фоне окружающего шума.
— Конечно, нет, мой господин. Но меня удивляет, почему вы назначили это место.
— Меня несет ветер Бога.
— Вашей организации нужны деньги?
— У нас нет в этом нужды, так как есть богатые американские арабы, которые думают, что их пожертвования помогут освободить Святую страну от неверных. Мне нужно оправдание для имеющихся денег.
— Палестинский плейбой в Атлантик-Сити?
Он улыбнулся краем рта.
— Тебя могут спутать с иранцем в изгнании или с жирным египтянином, — продолжала она, поддразнивая.
— Я человек со множеством лиц.
— И со множеством целей. Зачем ты позвал меня?
Вокруг них опять возник шум, поздравления случайному выигравшему. Она и Хасан присоединились к аплодисментам.
— Вы с Гарденом болтаетесь здесь. В этом плавучем борделе. Почему?
— Это его идея.
— Ты не можешь занять его?
Александра фыркнула:
— Ему нужно заработать деньги. У него нет денег на поездку.
— Ты могла бы предложить.
— Я предлагала. Но он гордый, он хочет сам оплачивать свое существование. А я не могу торопить его, не вызывая подозрений. Если я начну делать это, он почувствует, что его подталкивают.
Хасан прикрыл лицо рукой, когда за соседним столиком поднялся фотограф. Он ответил из-под руки:
— Ты же знаешь, есть распорядок.
— Твой распорядок — не его, сказала она ему в затылок. — Гарден должен думать, что путешествие — его идея. Или можешь надеть ему мешок на голову и похитить.
— Похищение предусмотрено на соответствующей стадии. Его тело бесполезно без мозга.
— Так что позволь мне делать все по-своему.
— В борделе?
— Удовольствие и боль имеют свою пользу.
— Особенно боль.
— Садист! Она показала ему язык, только кончик, так, чтобы никто другой не увидел.
— Может быть. Готовь его. И доставь его в нужное место во-время.
Хасан отошел в сторону.
— Но куда?… — Ее вопрос повис в воздухе.
Элиза: Доброе утро. Это Элиза 774, дежурная.
Гарден: Я хочу поговорить с Элизой 212. Это Том Гарден.
Элиза: Соединяю… Да, Том. Спасибо, что вызвал меня. Для тебя не слишком поздно?
Гарден: Не особенно. Я снова работаю — если это можно назвать работой.
Элиза: Я не понимаю.
Гарден: Я работаю в Холидей Халл в Атлантик-Сити.
Элиза: Прости, пожалуйста. Оцениваю… Я не знала, что в этом заведении есть пианино.
Гарден: Там его и нет — только клавоника. Но они хотят, чтобы я играл на ней. Между дружескими ныряниями, ощупываниями и щипками. Я весь в синяках от пяток до плеч. Я думаю, они вывихнули мне один палец.
Элиза: Ты больше не видел приземистых, темных мужчин?
Гарден: Множество — и женщин тоже. Все толстые и уродливые. Но без плащей, револьверов, кольчуг. В этом преимущества работы в нудистском баре.
Элиза: Тебя могут утопить.
Гарден: Только в виде шутки. Кроме того, у меня есть ангел, который держит мою голову над водой.
Элиза: Еще какие-нибудь сны?
Гарден: М-м-м…
Элиза: Что это значит?
Гарден: Один… Плохой.
Элиза: Расскажи мне о нем. Пожалуйста.
Гарден: Это, должно быть, был какой-то вид возврата к прошлому. Я вспомнил работу, которая у меня однажды была в Филадельфии. Большой колониальный дом посредине двенадцати акров газонов и деревьев. Доски и камень, широкий балкон и четыре толстых колонны. Выглядело как Тара.
Элиза: Тара? Это место?
Гарден: Выдуманное. Дом в «Унесенных ветром» — в старом кино. Из прошлого столетия.
Элиза: Замечено. Продолжай.
Гарден: Я должен был играть на дне рождения в одной семье. Идея вечеринки была из этого фильма. Предполагалось, что все будут одеты в сюртуки и кринолины, хотя получилось некоторое смешение костюмов. У нас были костюмы на лет сто более ранние — мундиры французских гренадеров, оплетенные тесьмой, платья в стиле империи, брюки со штрипками, черные утренние пиджаки и платья с бахромой и длинными шлейфами.
Они заказали старую музыку. Преимущественно Стефан Фостер, «Лебединая река», такого типа. Никакого джаза или страйда, ничего подобного. Так что я отошел от всех современных мелодий и погрузился в музыку прошлого. Тогда все и произошло.
Элиза: Когда ты играл?
Гарден: Да. И еще раз, более сильно, в моем сне в следующую ночь.
Элиза: Что произошло?
Гарден: Я покинул самого себя и превратился в другого. Не Тома Гардена. Ни в кого из тех, кого я знаю.
Элиза: Расскажи мне об этом.
Луи Бреве пришел в себя. Его подташнивало. Он лежал на спине и ощущал кислый вкус слюны в глотке. Чтобы загородиться от света и успокоить свой желудок, он прикрыл глаза ладонью и перевернулся, стараясь зарыться в подушки.
Его щека наткнулась на грубую ткань матраса, вместо свежего белого белья, к которому он привык. Мерзкий запах проник глубоко в ноздри и Бреве приподнялся на руках, широко открыв глаза.
Голый матрас под ним был грязен от сальных волос, пятен старой крови, остатков рвоты, засохшей в корку. Койка под матрасом была сделана из железных трубок, когда-то белых, на которых была натянута сетка из крученых конопляных веревок. Пол под койкой был из голых сосновых досок, в щелях между которыми набилась грязь. Грязь медленно колыхалась… это ползали тараканы освещенные косым светом.
Бреве рассудил: Нет дубового пола, нет узорчатого ковра, нет кровати из грецкого ореха, ни простыней, ни наволочек, ни подушек. Это не спальня Луи Бреве. Quod erat demonstrandum.
Итак, где же он находится?
Стараясь не шевельнуть головой, которая раскалывалась от боли, Бреве медленно сел. Он посмотрел налево и направо, избегая солнечных лучей, которые лились в дверь в дальнем углу комнаты. Стены были обшиты сосновыми планками. Квадратные прорези в них напоминали окна, незастекленные и незавешенные, с решетками из черного железа. Койки образовывали длинный ряд. На матрасах лежали бесформенные тела, облаченные в грубую голубую ткань.
«Луи опять напился и вступил в армию, — была его первая мысль. — Как я это объясню Анжелике?» — тут же пришла вторая.
— Эй вы, лежебоки! Подъем!
Разве в армии не трубят горнисты или нет какой-либо другой стандартной процедуры? Значит, Луи не в армии. Q.E.D.
Люди вокруг него поворачивались и стонали, урчали и испускали ветры, сморкались и приподнимались. Их головы поворачивались назад и вперед как у бешеных боровов, ищущих, что бы разнести. Один за другим недобрые взгляды останавливались на Луи Бреве. Голоса зазвучали громче, пока совершался утренний ритуал надевания ботинок, почесываний, приборки постелей.
