Лилия Батршина - Поплачь о нем, пока он живой
Бьёрн поднялся на крыльцо и остановился на несколько ступеней ниже девушки, будто поджидая отставшего Гилрэда. Он шел медленно и с трудом, но помощь отвергал.
— Здравствуй… — тихо сказала Любава. Держась за перила, спустилась к нему, остановилась выше на ступеньку, так, что стала вровень с ним. Её зеленые глаза были полны нежной радости, она как будто осторожно трогала взглядом его лицо, как боялась и стеснялась тронуть рукой. — Как хорошо, что вы вернулись…
— Здравствуй, хозяйка, — кивнул Бьёрн. — Мы вернулись с победой. Десяток погибших и два десятка раненых — это не такая большая цена.
Любава улыбнулась — светло и радостно.
— Я рада, — произнесла она. — Дом тебя ждет, хозяин. Вам нужен покой и отдых, а я… распоряжусь о трапезе праздничной в честь победы?
Бьёрн снова кивнул и, оглянувшись на Гилрэда, попросил:
— Сделай ты с ним что-нибудь, чтобы он к лекарям пошел! Меня не слушает…
— Да? — Любава вскинула брови и глянула на Гилрэда. Тот останавливался на каждой ступени, но упорно шел. — Что с ним? Он ранен?
— Да. И причем довольно серьезно. Но считает, что одной перевязки достаточно, — Бьёрн обошел девушку и скрылся в доме.
— Гилрэд, да ты с ума спятил? — Любава спустилась к нему, быстро оглядела — парень едва заметно кривился на правый бок, прижимая к нему руку, словно защищая. Девушка покачала головой. — Я к тебе лекаря пришлю. И не смей спорить, а то сама перевязкой займусь да лечением!
— Все в порядке, княжна, — сквозь зубы процедил он, споткнулся, едва не упал и до боли закусил губу, судорожно вцепившись в перила.
— Да уж вижу, — скептически кивнула Любава. Подошла, помогла выпрямиться, взяла за руку. — Хочешь — не хочешь, а к лекарям пойдешь. Я не Бьёрн, я с тебя с живого не слезу, пока по-моему не сделаешь, понял? Рана тяжелая, опасная наверняка, а ты все хорохоришься! Вот заразу подцепишь какую-нибудь да помрешь, вот весело будет! Хочешь Бьёрна без друга единственного оставить, да меня без подмоги?
Это все она тараторила, таща его наверх. Парень покорно плелся следом, похоже, даже не слушая ее, уже ничего не соображая и не в силах сопротивляться… Наверху Любава сдала Гилрэда с рук на руки лекарям, и они увели его куда-то. Девушка вздохнула, быстро распорядилась насчет обеда и пошла к себе — переодеваться.
Она только-только успела стянуть платье, как вдруг дверь без всякого предупреждения распахнулась и на пороге появился Бьёрн с началом какой-то гневной тирады, но, увидев ее, застыл как вкопанный. Любава взвизгнула, схватила платье и прижала к груди.
— Ты… ты… — девушка не могла найти слов, потом вдохнула поглубже и возмущенно выдала: — Ты с ума спрыгнул? Тебя стучаться никто не учил? Отвернись сейчас же!!!
— А я тебя о чем просил, а?! — вдруг прищурился Бьёрн. — Что я тебе про мою комнату говорил, а?! Или память потеряла?!
Любава попятилась от него, огляделась и спряталась за занавеску.
— А что, разве хуже стало? — послышалось оттуда. Голосок её был лукавым и вызывающим. — По-моему, только чуть-чуть чище. Да с полу кавардак вверх поднялся. Все равно уже сегодня так же будет, нет разве?
Бьёрн в сердцах плюнул и ушел, хлопнув дверью. Любава выглянула из-за занавески и засмеялась. "И что я не так сказала? Что на правду-то обижаться?" — подумала она и, улыбнувшись, переоделась до конца. "Вернулся хозяин, — мелькнула невероятно удовлетворенная мысль. — Все как раньше…" Любава надела венец замужества, пригладила волосы и вышла из комнаты, сияющая радостью и счастьем — проследить за подготовкой трапезы.
…Луна светила сквозь приоткрытую ставню, вычерчивая на полу яркую дорожку и отражаясь от серебряной руны на груди сидящего на стуле мужчины. Он сидел в пустой гостиной, около окна, напротив пустого кресла, наполовину повернутого к двери. Наверное, это было игрой теней, но создавалось впечатление, что в кресле сидит неясная фигура…
Казалось, мужчина прислушивается к шорохам засыпающего замка, но в действительности ему не было до этого никакого дела…
"Я снова вернулся, мама. Прости, что в этот раз так долго. Они продвинулись далеко и держались упорно. Но с нашей стороны погибших мало, а я не получил даже царапины. Но я боюсь, что скоро без помощи мне будет не обойтись, совет был прав… Любава… Я же рассказывал уже тебе о ней… Она… Она очень сильно изменила мою жизнь… Я… я не могу ей не довериться… Я пытаюсь оттолкнуть её от себя, но у меня не получается. Обижая ее, я чувствую себя виноватым и не могу жить с этим… Да, ты права. Так жить нельзя. Но я не умею по-другому, ты знаешь… Если бы вы с отцом были живы, вы бы научили меня доверять, но… Но даже теперь я начинаю понимать… — он наклонился, спрятал лицо в ладонях. — Я начинаю понимать, что люблю ее, мама… И я… Я боюсь этого… Я не знаю, что делать… — он выпрямился, возвращаясь в прежнее положение. — Я боюсь, что она меня просто жалеет. Скажи, разве меня такого, какой я есть, можно за что-то любить? Меня можно только ненавидеть или, как она, поняв, жалеть…"
Вдруг где-то наверху скрипнула лестница, и мужчина вскинул голову. На верхней площадке стоял освещённый луной белый призрак. Призрак положил едва различимую руку на перила и быстро слетел вниз…
— Ой, — неожиданно сказал призрак голосом Любавы. Вышедшая из-за туч луна осветила заспанные, полузакрытые глаза, и взъерошенные со сна волосы, и легкий белый плащ, окутавший тонкую фигуру до самого носа. — А ты что… не спишь?
— Как видишь, — Бьёрн снова отвернулся к окну и тяжело вздохнул. Несмотря на всю усталость, сон не шел, и он, побродив по замку, пришел сюда… — А ты чего гуляешь?
— Да… — Любава слабо махнула рукой и, уткнувшись носом в плащ, зевнула. — Проснулась, заснуть не смогла… Приснилось что-то… нехорошее… Проснулась мокрая, как мышь, в горле наждак, решила за водой быстренько спуститься… А ты… чего?
Она чуть попятилась назад и сморгнула сонную пелену, успокаивая бешено забившееся сердце: ей показалось, что в кресле напротив Бьёрна шевельнулась какая-то темная тень…
— Не знаю, — он пожал плечами. — Не спится просто…
— Ммм, — многозначительно протянула Любава. Потерла одной рукой слипающиеся глаза. — Я пойду, попью, ладно? Горло ни говорить, ни дышать не хочет…
Бьёрн кивнул, Любава, улыбнувшись ему рассеянно-сонной улыбкой, повернулась и на цыпочках пошла в сторону кухни: пол был каменный, холодный, а на ногах у нее были лишь тоненькие тапочки без подошв. Через несколько минут она вернулась в гостиную и застала Бьёрна все в той же позе. От прогулки и холодной воды девушка несколько проснулась и сообразила, что что-то тут неладно.
