Владимир Журавлев - Время дракона
Бородачи ушли, сверкая глазами.
— Не держи зла на нас, Игнатий, — неловко начал рыцарь, воевода центра, что ли.
— Не держу, — сухо обронил Игнатий. — Придет срок, подплывет к порогу твоему портшез леди Сотниковой, вдовы безутешной, но спать ты будешь, ибо нет у меня для тебя снадобий и времени для тебя нет. И не будет.
— Эх! — крякнул рыцарь, — Чуял я, что тем и кончится! Злобен ты, Игнатий, ровно и не человек, а гном каменный! Пойдем отсюда, собратья! Пусть остынет неистовый Игнатий.
Ушли все.
— Игнатий, кто ты? — спросила Тамара с любопытством. — Ведь эльф-король, он же… ну, король же? То есть выше него нет никого! А он тебя слушает.
— Смертень я, — улыбнулся коричневыми губами Игнатий. — Я говорил уже.
Тамара помрачнела и отвернулась. Нарвалась и сама виновата. На скалах быстро отучают лезть с расспросами в душу. А то мало ли что. Вспомнит человек что-то тяжелое, что старался забыть — а такое у всякого найдется — и нет человека. Уйдет вниз навсегда. Тамара отучилась любопытничать. Оказалось — не насовсем.
— Смертень вечно жив, хотя и мертв, — прошелестел за спиной голос. — Смертень не спит, ясен умом и силой одарен небывалой. Правда, соки природы тянет немерено, сохнет природа от него… А следующая стадия — трупень. Трупень слаб. Он спит обычно, силы копит для кратких деяний. Чтоб на собрание прийти, к примеру…
— Леди Сотникову встретить! — не удержалась Тамара.
Игнатий ухмыльнулся.
— На это лишь эльфы способны! — уточнил он. — Ибо магией своей владеют все поголовно. А людям снадобья требуются. Мои снадобья. Повезло тебе с принцем, Эльфом высокородным оказался твой дружок, а то б…
— Значит, все остальные — трупни? — перебила Тамара, не желая распространяться кое о чем.
— Есть еще смердни, — последовал многозначительный ответ.
Тамара вспомнила мерзкую улыбчивую тварь и содрогнулась.
— Дрожишь, дева? Правильно, что дрожишь. Еще и кричать будешь. Сейчас подойдут искусники, будем ковать тебе оружие на магов. А это больно, дева. Весьма больно. Ведь надобно душу из тебя вынуть, ненавистью переполненную, да еще суметь вложить ее в хладный металл. С первого раза может не получиться. Ведь в вашем мире тоже говорят "душу выну"?
В ее мире, конечно, так говорили. Но вроде подразумевалось при этом иное. Или нет? Или то, что подразумевается, с ней и будут вытворять? Да еще могут не суметь с первого раза?!
— Вижу, слышу — поняла! — довольно оскалился Игнатий. — Это хорошо. Значит, сработаемся с тобой, дева! Все у нас получится!
34
Тамара с трудом разлепила веки. Глаза заплыли, словно подбитые. А почему, собственно, словно? Наверняка так и есть. Искусники, может, душу Тамары вкладывали в оружие и впрямь искусно, а вот вынимали грубо, без наркоза. Кулаками в основном.
— Любуйся! — пробасил гном-искусник. — Не зря терпела, дева поджарая, сердцем ярая!
Копье поражало мощью и совершенством отделки. Мастера жмурились довольно.
— Игнатий, — Игнатий, где ты? Вы что, думаете, я против магов с этой жердью пойду?
Игнатий озабоченно склонился над ней.
— Не пойдешь ты никуда, дева, — сообщил он, — ибо с оружием обращаться не обучена. Ведь и охотничий лук тебе не под силу. Копье на меня делалось. Я сам пойду за Серые Пределы, сам и ответ перед Владыкой держать буду. А тебе, юная, еще жить да жить.
— Не ври, смертень, скалолазы долго не живут.
Игнатий испытующе уставился на нее.
— Что предлагаешь?
Тамара села.
— Что такое биатлон, знаешь? У меня разряд по биатлону, чтоб ты знал. Винтовку делайте. Снайперскую.
Игнатий не возразил. Он правильно оценил, что Тамара сказала «надо», а не спросила, "можешь ли". Надо, значит, надо. Таково отношение профессионала к делу. Делаем мушкеты, сделаем и снайперскую. Лишь бы дева выдержала, ей ведь снова придется душу вынимать.
Игнатий объяснил задачу искусникам. Те озабоченно переглянулись, посовещались, засучили рукава и подступили к Тамаре — душу вынимать. Тамара закричала сорванным голосом.
35
— Вы ее почти убили! Ты зверь, Игнатий, не человек!
Голос эльфийского принца гулко отдавался в голове.
— В том и разница, что почти! Оцени мастерство искусников!
Даже с закрытыми глазами Тамара ощутила, как передернуло принца от омерзения.
— Оценил, — раздался холодный голос эльфа. — Цена вашему искусству — смерть. Убивать таких искусников надо на месте. Но вы все уже убиты, и давно. Все, кроме тебя, Могутный! Ведь моя догадка верна? Ведь ты живой в стране мертвых?! Это надо исправить!
Прозвучал короткий, но очень характерный хрип. Тамара подскочила на чем валялась и продрала глаза кулаками. Игнатий сидел на принце, скрутив того в бараний рог. В буквальном смысле. Поразительно, на что способно эльфийское тело, ежели к нему с умом приложить руки. Эльф валялся животом вверх, но в силу специфики позы Тамару не мог видеть. Он вообще не мог видеть ничего, кроме сияющих досок соснового пола.
— Ты никак влюбился в нее, малахольный! — просипел Игнатий, что-то нашаривая одной рукой за пазухой, а другой легко удерживая Сына Леса в винтообразном состоянии.
— Да, я полюбил ее, — придушенно, но тем не менее с достоинством отозвался эльф. — Вы, люди, не понимаете истинной красоты. А настоящая красота, да будет тебе известно, таится там, где начинается уродство. Или, может, еще дальше. Этот дурманящий вкус изысканного очарования безобразия! Тебе не понять этого, Могутный! И я убью тебя, Игнатий, за то, что ты изломал ее болью!
Игнатий наконец достал из-за пазухи что-то напоминающее сбрую для ишака — Тамара видела такие в Средней Азии — и сноровисто увязал эльфа.
— Это надежнее, чем наручники! — сообщил Игнатий, ухмыльнувшись. — С вами иначе нельзя, потому что гибкие вы, как змеи! Вот и лежи теперь, певец изысканного безобразия.
— Недолго мне лежать одному, скоро и ты ляжешь в сыру землю! — предрек эльф.
— Ибо кто-то идет тебе на помощь, — закончил за него Игнатий. — Ага. Ну, люди спят, особенно те, кто мог бы подмогнуть эльфу в гнилом дельце. Остаются гномы. А с чего бы им мстить за твою возлюбленную? Не с чего.
Игнатий замолчал и прислушался. Затем одним прыжком оказался у входной двери — и ударил прямо сквозь нее. Резное дерево разлетелось вдребезги, а рука Игнатия на возврате задернула в дом гнома. Длиннобородый ник головой и явно плыл, ибо получил сокрушительный удар прямо в основание бороды. Но жуткий тесак из бугристого кулака так и не вывалился. Ножик Игнатий забрал с трудом, а гнома аккуратно посадил к стене.
![Юрий Казаков - Две ночи [Проза. Заметки. Наброски]](/uploads/posts/books/219015/219015.jpg)
