Елизавета Дворецкая - Огненный волк, кн. 1: Чуроборский оборотень
Вот еще одна девушка подошла к Оборотневой Смерти с медовым блином, помазала по клинку, угощая рогатину, шепотом благодаря ее за защиту. Ее светлые волосы были заплетены в две косы, и Светел определил, что она из Моховиков. Наблюдая за ловкими и плавными движениями стройной невысокой девушки, он позабыл даже о рогатине. Девушка повернулась и пошла к очагу; Светел увидел ее лицо, и словно теплый свежий ветерок повеял на него среди задымленной душной избы. Чем-то милым, добрым, ласковым дышало ее лицо, и Светел не задумался даже, красива она или нет. Просто она была лучшей девушкой на свете.
– Кто это? – не отводя глаз от девушки, Светел подтолкнул локтем Берестеня. Даже обычная вежливость сейчас ему изменила.
– Эта? – Тот обернулся, вгляделся и с пьяноватым довольством усмехнулся. – А! Это Горлинка, Моховушка, Прибавы и Долголета дочка. Скоро наша будет! Наш Брезь, Лобанов сынок, ее сватать хочет. Хороша девка!
Слова его будто ножом резанули Светела. Ее хотят сватать! Она почти невеста! Еще немного – и один из этих смердов назовет ее своей женой! Светелу была нестерпима мысль об этом, но он привык сдерживать свои чувства. Больше он ничего не спрашивал, но остаток вечера не сводил глаз с Горлинки. Каждое ее мягкое движение, наклон головы, блеск светлых кос в отсветах огня – все казалось ему полно невыразимой прелести. Единым шагом она вошла в его сердце и заполнила собою все.
Спать Светела уложили в избе Берестеня, в маленькой клети, пристроенной к истобке. Бебря с женой уступили боярину свое место, а сами устроились в истобке на полу вместе со своими неженатыми сыновьями. В клетушке было холодно – там не было ни печи, ни очага, – но Светел, закутанный в медвежьи шкуры, не замечал холода. Он не спал, а все произошедшее за эти два дня казалось ему сном. Священная рогатина, упырь, девушка-Моховушка, лучшая во всем белом свете!
И больше всего мысли Светела занимала именно девушка. Он не знал, что будет теперь делать, но был убежден, что именно ее Мать Макошь назначила ему в жены. Ах, если бы она была из Вешничей! Тогда бы он взял ее вместе со священной рогатиной, и родичи были бы еще ему благодарны. Но они хотят взять ее в невестки и не обрадуются, если их попытаются ее лишить. Даже в сладком тумане любви Светел не утратил способности рассуждать здраво и понимал, что свою любовь к Горлинке ему придется скрывать – хотя бы до тех пор, пока Оборотнева Смерть не окажется в его руках.
Утром Берестень повел чуроборского боярина в большой амбар, где хранилась приготовленная дань.
– Только вот прости, боярин светлый, бобров более у нас нету, – сказал старейшина, показав хлеб, мед, воск и связки шкурок.
– Как – нету? – изумился Светел.
Дорогой бобровый мех добывали на Белезени всего несколько родов, он был необходим чуроборскому князю в торговле с южными и северными заморьями. Князь Неизмир с наибольшим нетерпением ждал эту часть дани, и слова старейшины неприятно поразили Светела.
– Велес не дал! – Берестень развел руками, совсем как старейшина Ручейников, и торопливо заговорил, видя, как нахмурился боярин: – Ушли бобры с Темнички, на другую реку, видно, подались. Мы их искали, до самой пущени добрались. А к пущени уж не сунулись, не обессудь. Из тамошних лесов не то что бобровой – своей шкуры целой не унесешь.
Светел грозно хмурился, но ничего не сказал. Потеря бобрового меха была очень неприятна, но теперь он знал, как начать разговор о рогатине.
Берестеню тоже было невесело оказаться у князя в должниках. Вернувшись из амбара, он велел Ветохе поставить на стол лучшего малинового меда, принести пирогов, вчерашнего мяса, старался угостить и задобрить чуроборского боярина. Видя его старания, Светел все больше верил в успех своего дела, а для вида продолжал хранить суровость.
– Нелегко мне будет князю сказать, что ваших бобров я не привез, – заговорил он наконец. Берестень даже почувствовал себя виноватым – из-за них князь разгневается на младшего брата.
– Должно быть, пущеньские кудесники ворожбой переманили к себе наших бобров, – сказал старейшина. – Люди говорят…
– Однако можете вы и по-иному выказать свою дружбу князю Неизмиру, – задумчиво начал Светел.
– Как? – оживился Берестень. – Ты скажи только, боярин, мы князю нашему доброму все что хочешь сделаем! Ничего не пожалеем!
– Много у князя недругов, много завистников. И многие недруги его чародейством владеют. Может, кто-то из них и увел ваших бобров. Есть и такие, кого простое оружие не возьмет. Отдайте князю вашу рогатину, Оборотневу Смерть, и тогда он вам бобров простит и от дани вовсе освободит.
Берестень опешил, даже разинул рот, изумленно глядя на боярина. Предлагая князю «все что хочешь», он никак не думал, что князь захочет священную рогатину, оберег рода!
– Да как же… – забормотал он. Это было все равно что попросить снять с себя самого голову. – Никак нельзя… Как мы без нее? Предки наши…
– Не навек просит князь вашу рогатину, – чуть-чуть попятился Светел. – На время. Одолеет он недругов, и к вам рогатина вернется. А может, и бобры вернутся еще. Зато от дани будете свободны хоть пять лет, хоть десять. Живите, богатейте. А не дадите – тот чародей злой у вас и прочее зверье повыведет, будете корешки жевать, как Черничники.
Берестень взялся за бороду и задумался. По правде сказать, лето было не слишком урожайное и положенную дань хлебом и медом они набрали с известным трудом. Самим хлеба до нового урожая никак не хватит. А за бобрами и правда может уйти другое зверье – ведунья говорила, что кто-то дурно ворожит против нее. Но отдать в чужие руки священный оберег рода – страшно и подумать!
Но не насовсем же. На время.
– Ох, боярин, не могу я один такое дело решить! – сказал наконец Берестень. Светел обрадовался в душе, поняв, что сам старейшина его предложение принял. – Надо род спросить. Не я Оборотневой Смертью владею, а род, ему и решать. И Елову спросить надо. Елову позовем – пусть она предков спросит. Если чуры наши противиться не будут – бери рогатину, и дани нам не платить десять лет.
В беседе, где еще плавали запахи вчерашнего пиршества, собрались все женатые мужчины рода. Мальчишки сбегали за Еловой. Она была единственной женщиной, которая допускалась на мужские сходки. Глядя, как она идет от ворот займища к крыльцу беседы, заметно прихрамывая и опираясь на клюку из ствола можжевельника, с комлем вместо навершия, Светел почувствовал, что в этой женщине найдет непримиримую противницу.
Елова была высока ростом, сухощава и не очень еще стара на вид. Лицо ее вовсе не имело возраста и хранило выражение властности и тайного презрения ко всем вокруг. Все зубы у нее были целы, а непокрытая коса поседела до последнего волоска. На груди ее, на темной рубахе из толстой шерсти, щелкали и терлись друг о друга несколько кабаньих клыков. По тем взглядам, которые бросали на нее родовичи, по их поспешным поклонам при ее приближении и облегченным вздохам ей вслед, Светел понял, что Вешничи боятся свою ведунью. Что там говорил о ней старейшина Ручейников? «Злая у них баба, а сила в ней могучая!» Однажды поглядев на Елову, Светел поверил и первому, и второму.
