Сабаа Тахир - Уголек в пепле
Работорговец разглядывал меня, словно фермер теленка, и я задержала дыхание. Затем он покачал головой.
— Она слишком мала, слишком юна и слишком красива. Она не продержится и недели в Блэклифе, а искать ей замену — это новые хлопоты, мне они не нужны. Я дам тебе за нее сотню и продам Мадам Мох, что в доках.
Капельки пота стекали по лицу кочевника, хотя внешне оно казалось спокойным. Мэйзен велел ему сделать что угодно, лишь бы доставить меня в Блэклиф. Но если бы он сразу сбросил цену, работорговец мог заподозрить неладное. Если все же он продаст меня в бордель, неизвестно, как быстро Ополчение сможет меня оттуда вызволить. Если же он вообще меня не продаст, мои попытки спасти Дарина пойдут прахом. «Сделай что-нибудь, Лайя, — Дарин снова побуждал меня набраться мужества. — Или я умру».
— Я хорошо глажу одежду, господин, — выпалила я прежде, чем смогла обдумать свои слова.
Кочевник открыл рот, а работорговец посмотрел на меня как на крысу, которая вдруг начала жонглировать.
— И я… я умею готовить. И убираться, и делать прически, — я перешла на шепот. — Я буду… буду хорошей служанкой.
Работорговец осмотрел меня с ног до головы, и я пожалела, что посмела заговорить. Затем его глаза сверкнули хитрым, почти довольным блеском.
— Боишься стать шлюхой, девочка? Не понимаю почему. Это вполне честное ремесло.
Он снова обошел меня, вздернул мой подбородок, пока я смотрела в его зеленые, как у рептилии, глаза.
— Говоришь, умеешь делать прически и гладить одежду? А на рынке сможешь справиться сама?
— Да, сэр.
— Читать ты, конечно, не умеешь. А считать?
Разумеется, я могу и считать, и читать, жирный боров.
— Да, сэр, я могу считать.
— Она должна научиться держать язык за зубами. И придется ее привести в порядок, я вычту это из ее стоимости. Нельзя везти ее в Блэклиф, когда она выглядит как трубочист. Я дам ее за сто пятьдесят серебряных, — подсчитал работорговец.
— Я всегда могу отдать ее в любой патрицианский дом, — возразил кочевник. — Под всей этой грязью девочка чудо как хороша. Уверен, мне за нее неплохо заплатят.
Работорговец сузил глаза. Я испугалась, что человек Мэйзена ошибся, подняв цену. Давай же, скряга, внушала я работорговцу. Раскошелься!
Работорговец достал мешок с монетами. Я с трудом скрыла облегчение.
— Тогда сто восемьдесят серебряных. И не медяком больше. Сними с нее цепи.
Меньше чем через час повозка-призрак уже везла меня в Блэклиф. Широкие серебряные браслеты — их носили рабы — украшали каждое запястье. От ошейника к железной перекладине внутри повозки шла цепь. Кожа сияла чистотой после того, как меня помыли две девушки-рабыни. Мои волосы они собрали в тугой узел так, что болела голова. Меня нарядили в платье из черного шелка с тесным корсажем и юбкой в ромб. Это было самое красивое платье, что мне доводилось носить. И все же я возненавидела его с первого взгляда.
Минуты тянулись. Внутри повозки сгустилась такая тьма, что я чувствовала себя слепой. В таких повозках Империя увозит детей книжников, порой совсем еще крох — двух-, трехлетних, отрывая их, плачущих, от родителей. Никто не знает, что с ними происходит после, где они и что с ними. Повозки-призраки так и называются, потому что тех, кто исчезает в них, больше никто никогда не видит.
«Не думай об этом, — шепчет мне Дарин. — Сосредоточься на своем задании. На том, как ты спасешь меня».
Пока я прокручивала в голове инструкции Кинана, повозка начала карабкаться в гору, двигаясь до ужаса медленно. Жара стала невыносимой, и когда я почувствовала, что скоро упаду в обморок, решила отвлечься, воскрешая воспоминания. Три дня назад Поуп сунул палец в горшок с джемом и засмеялся, когда Нэн стукнула его ложкой. Их смерть — незаживающая рана в груди. Я скучала по раскатистому смеху Поупа, по рассказам Нэн и, конечно, по Дарину. Небеса, как же я скучала по своему брату! По его шуткам и рисункам. Казалось, он знал все на свете. Жизнь без него не просто пустая, а жуткая. Он так долго был моим проводником, моим защитником, моим лучшим другом, что я просто не знала, как быть без него. Мысль о том, что его пытают, причиняла мне страдания. В камере ли он прямо сейчас? Или под пытками?
В углу повозки что-то блеснуло, темное, ползучее. Я хотела, чтобы это оказалось животное — мышь или даже крыса. Но затем существо обратило на меня свои глаза, яркие и хищные. Это снова случилось! Существо оказалось тенью, одной из тех, что я видела в заброшенном доме в ночь облавы. Я сходила с ума! Проклятье! Я закрыла глаза, желая, чтобы тень растворилась. Но она не исчезала. Тогда я ударила ее дрожащей рукой.
— Лайя…
— Убирайся прочь. Тебя не существует.
Тень придвигалась все ближе. Не кричи, Лайя, — успокаивала я себя, отчаянно кусая губы. — Не кричи.
— Твой брат мучается, Лайя, — существо так отчетливо проговаривало каждое слово, будто желало, чтобы я не пропустила ни звука. — Меченосцы пытают его медленно и с удовольствием.
— Нет! Ты существуешь только в моей голове.
Тень засмеялась, будто разбилось стекло.
— Мы реальны, как смерть, маленькая Лайя. Реальны, как раздробленные кости, как вероломные сестры, как ненавистные маски.
— Ты лишь в воображении. Ты моя… моя вина, — я схватилась за браслет матери.
Тень обнажила хищный оскал, подобравшись ко мне на расстояние шага. Но вдруг повозка остановилась, и существо, бросив на меня последний, полный злобы взгляд, исчезло с недовольным шипением. Спустя несколько секунд дверцы открылись. Передо мной возвышались запретные стены Блэклифа. Их мощь угнетала, сводя с ума.
— Глаза вниз, — работорговец отцепил меня от перекладины, и я, пересилив себя, посмотрела под ноги, на мощеную улицу. — Говори с Комендантом, только если она сама заговорит с тобой. Не смотри ей в глаза — она секла рабов и за меньшее. Когда она даст тебе поручение, выполняй его быстро и хорошо. Она будет уродовать тебя в первые недели, но, в конечном счете, ты ей еще спасибо за это скажешь. Если рубцы будут страшные, курсанты-старшекурсники не станут тебя слишком часто насиловать.
— Последняя рабыня продержалась две недели, — продолжил работорговец, не замечая, что меня бьет дрожь. — Комендант весьма огорчилась по этому поводу. В том моя вина, конечно — я должен был предупредить девушку. По-видимому, она чокнулась, когда Комендант прижгла ее раскаленным железом. Бросилась со скалы. Никогда так не делай. — Он взглянул на меня твердо, как отец, предостерегающий заблудшего ребенка от бродяжничества. — Или Комендант решит, что я поставляю ей плохой товар.
![Айзек Азимов - На пути к Основанию [На пути к Академии]](/uploads/posts/books/55025/55025.jpg)
