Александра Лисина - Третья сила
Зрелище, надо сказать, было красивым. Необычным. Нереальным. Когда с острия клинка вдруг начинают вылетать длинные огненные молнии, а потом рассыпаются на миллионы разноцветных искр, это, скажу я вам, поразительное явление. Но моему носителю оно почему-то не понравилось. Более того, "мой" айри... да, наверное, это все-таки айри... ощутимо напрягся, подобрался и отчего-то сложил крылья, из-за чего мои плечи едва не свело от напряжения.
Странно. Что это с ним? И почему в груди так тревожно стукнуло сердце? Кстати, а есть ли у айри сердце? Или я просто чувствую то, что могла бы почувствовать, если бы находилась в теле человека? Может, у него на подобные эмоции должна реагировать какая-нибудь другая часть тела? Та, которой обладают лишь создания Всевышнего?
Любопытная мысль. Надо будет потом ее обдумать. Или у Лина спросить. Вдруг что вспомнит?
- Одной души не хватает, - неожиданно огорошил меня посуровевший голос неизвестного типа, откликающегося на имя "Светлейший". А потом из амфитеатра в мою сторону обратились многие и многие пристальные, насквозь пронизывающие взгляды, от которых почему-то сделалось нехорошо не только моему протеже, но и мне самой. - Карающий, что это значит?
Мое тело свела болезненная судорога, но с губ не сорвалось ни единого звука.
- Карающий? - повторил вопрос Светлейший, и голос его изменился в весьма нехорошую сторону. Причем, в нем вдруг появились первые отзвуки приближающейся бури. И появились отчетливые признаки быстро надвигающейся грозы, виновником которой стало нарушение какого-то важного приказа.
Мое тело издало тихий прерывистый вздох.
- Последняя душа... - мой голос изломался, будто от муки. - Она не была... готовой... к переходу... она еще способна... жить и бороться...
- ...Мама! - внезапно как обухом ударило меня по голове чужое воспоминание, в котором пронзительный детский голос с силой врезается в уши и заставляет испытывать смутное, какое-то подспудное беспокойство. А то, в свою очередь, очень быстро перерастает в странную, несвойственную мне неуверенность.
Я вижу низкую лежанку с небрежно наброшенными сверху грязными простынями. Под ними - очертания неподвижного тела, уже неделю как не являющегося живым. А рядом - симпатичную пятилетнюю девочку в коротких сапожках и старом замызганном платьице, на подоле которого застыла свежая кровь.
- Мама! - повторяет она, в ужасе уставившись на дальнюю стену, как будто могла меня увидеть - оцепеневшую, растерянную и ошеломленную подобным зрелищем. - Ты пришел за моей мамой?
- Нет, - горло почему-то перехватывает болезненным спазмом, а взгляд сам собой отыскивает рядом с мертвым телом еще одно - поменьше. Прикрытое относительно свежей простыней и еще не успевшее даже остыть. - За тобой.
- Почему? А что с моей мамой?
Мои глаза стыдливо убегают от невинного круглого личика, на котором еще не успели высохнуть горькие слезы. Но ложь дается почти легко. Гораздо легче, чем в прошлые разы.
- Я... отведу тебя к ней...
- Честно?! - обрадованно замирает малышка.
Мой голос хрипнет, а руки сами собой протягиваются вперед.
- Да. Пойдем со мной. Там вам с мамой будет лучше, чем здесь...
...Устало бредущий по улице старик в который раз останавливается на середине шага и с силой разминает левую сторону груди, где уже второй день поселилась непонятная тяжесть. Вчера еще было терпимо - он смог одолеть нелегкий путь от дома до рынка и остановился по дороге всего два раза. Но сегодня что-то совсем невмоготу. Незримый камень так и давит, не давая даже двух шагов пройти. А сейчас вообще потяжелел так, что невозможно вздохнуть.
Впрочем, он почти дошел. Сейчас вернется домой, сядет у печи, попросит старшую дочь растереть больные ноги, и все пройдет. Да. Очень скоро эта боль окончательно исчезнет. Еще один шаг...
Я стою поодаль, с грустью наблюдая за умирающим, и просто жду, когда все случится само собой. У меня нет права вмешиваться. Я - всего лишь исполнитель Высшей Воли. Наблюдатель. И проводник. Но мое время еще не пришло. Я чувствую это. Все мое существо знает, когда я должен приступить к своим обязанностям. Еще несколько синов...
Старик упрямо вскидывает подбородок, с надеждой уставившись на окно соседнего дома, в котором мелькает стройный женский силуэт, и решительно делает шаг вперед. Чтобы дойти, переупрямить судьбу, обнять в последний раз дорогого ему человека. Но самом деле - лишь для того, чтобы замереть на месте, вздрогнуть всем телом и судорожно хватануть ставший внезапно холодным воздух. А потом увидеть меня, испуганно охнуть и с искаженным лицом упасть на мокрую мостовую, беззвучно шепча про себя самое дорогое, что только было в его долгой, но не слишком счастливой жизни:
- Виола... доченька...
...И снова - ночь. Лес. Пустая дорога, где на одном из поворотов стоит разграбленный обоз. Три тяжело груженных телеги, небрежно опрокинутых на бок. Раскиданные горшки. Разорванные ткани. Разлившееся по земле дорогое масло для благовоний. Кровь на песке. Четыре распростертых тела в простой крестьянской одежде: одно - в кожаном нагруднике и все еще не успевшее выпустить из похолодевшей кисти обломанный у основания клинок; какой-то дед, насмерть забитый плетьми; мальчонка, едва вошедший в пору взросления, лежащий подле него с распоротым животом; и молодая женщина в нарядном сарафане - распятая на кольях ради чьей-то забавы, с высоко задранным подолом, обрезанной под корень роскошной косой... и - такая же неподвижная, как брат, сын и дед, не сумевшие защитить ее от неизвестных чужаков.
Они давно покинули дорогу - эти люди с прожженными душами демонов Подземелья. Давно насытились, наигрались. Давно забрали из обоза все, мало-мальски ценное и убили всех, кто мог бы опознать их и отомстить. Да только не заметили в радостной безнаказанности, что последнее, пятое тело, принадлежащее крепкому мужчине средних лет, все еще дышит. Все еще незаметно подрагивает от боли. Несмотря на разбитую голову, жестоко переломанные ноги и щедрую россыпь алых брызг, усеявших траву вокруг разграбленной поляны.
- Аллар... - медленно шепчут его разбитые губы. - За что, Светоносный?! Чем я провинился перед тобой?!
Я безмолвно прохожу мимо, стараясь не видеть искаженных смертью лиц, и по очереди наклоняюсь к мертвым, забирая у них оставшийся невостребованным Дар. Прекрасно слыша за спиной невнятное бормотание выжившего, но при этом точно зная, что его срок еще не пришел...
