Сюзанна Кларк - Дамы из Грейс-Адье и другие истории
Утром я посетил миссис Глоссоп. Бедная женщина сидела, уткнувшись в фартук, и рыдала. Я сказал ей, что мы с миссис Эдмонд задумали поместить в газетах Дерби и Шеффилда объявление. Возможно, кто-нибудь видел Дидону или слышал о ней.
— Ах, сэр, — вздохнула она, — ничегошеньки из этого не выйдет. Я прекрасно знаю, где дочка.
— Вот как! — удивился я. — Почему же в таком случае вы не приведете ее домой?
— Да куда мне! — воскликнула женщина. — Что я могу, если ее забрал сам Джон Каблук!
— Джон Каблук? — вскричал я смятенно.
— Да, сэр, хотя вряд ли вы о таком слыхали. Миссис Эдмонд не любит, когда говорят о Джоне Каблуке и бранит нас за невежество и суеверия. Но простые люди хорошо его знают. Джон Каблук — могущественный эльф, который живет где-то неподалеку — не ведаю, с каких пор, наверное, с самого сотворения мира. Знаю только, что он никогда не забывает заявлять на нас свои права. Наверное, у него в доме (а живет он в усадьбе Крах Всех Надежд) завелся эльфийский детеныш, вот ему и понадобилась крепкая молодка, чтобы младенец сосал доброе человечье молоко.
Не могу сказать, что сразу поверил ей. Не стану утверждать и обратного. Я просто молча сидел в совершенном оцепенении, пока бедная женщина, позабыв о собственных горестях, не начала трясти меня за плечо и не побежала к миссис Эдмонд за бренди. Когда она вернулась, я одним глотком осушил стаканчик, после чего отправился прямиком в конюшню миссис Газеркоул и попросил Джозефа оседлать Квакера. Миссис Эдмонд выскочила из дома, желая узнать, что стряслось.
— После, миссис Эдмонд, после! — и я ускакал.
На стук открыл Дандо и сказал, что хозяина нет дома.
— Не важно, — заявил я с самоуверенной улыбкой, — я пришел не к нему, а к моему маленькому кузену, моему крошке-эльфу, — я намеренно сказал «эльфу», и Дандо не стал возражать, — которому помог появиться на свет семь недель назад.
Дандо объяснил, что ребенок находится в комнате в конце длинного коридора.
В огромной комнате пахло гниющим деревом и сырой штукатуркой. Стены испещряли пятна сырости и крысиные норы. В центре комнаты на деревянном стуле странной формы сидела молодая женщина. Железные прутья прижимали ее к спинке стула, не позволяя встать. Руки и ноги были закованы в кандалы и опутаны ржавыми цепями. У груди она держала сына Джона Каблука.
— Дидона? — позвал я. Сердце мое упало, когда она радостно улыбнулась.
— Слушаю, сэр.
— Я новый священник прихода Всех Надежд.
— Как я рада видеть вас, сэр! Я непременно встала бы и сделала реверанс, но вы должны меня простить — у маленького джентльмена с утра превосходный аппетит!
Она поцеловала ужасное создание и назвала его ангелочком, маленьким негодником и дорогой крошечкой.
— Как ты попала сюда? — спросил я.
— Слуги мистера Каблука забрали меня прямо из дома и привели сюда. А уж они-то свое дело знают, — Дидона весело рассмеялась. — Силком втащили меня на холм и посадили в телегу. А я им сказала, что в этом нет нужды. Как только я услыхала, что бедный маленький джентльмен остался без молока, — она встряхнула младенца и снова поцеловала, — я только и думала о том, как бы скорее приложить его к груди. В этом райском местечке одно лишь гнетет меня — мистер Каблук сказал, что я должна оставить своего ребеночка, пока кормлю его сыночка. И если все ангелы спустятся с небес и преклонят перед ним свои сияющие колени то и тогда он не передумает. Какая незадача, сэр ведь молока-то у меня хватит на двоих!
В доказательство своих слов Дидона без смущения обнажила груди, которые даже на мой не искушенный взгляд были переполнены молоком.
Молодую женщину тревожило, кто кормит ее младенца. Я сказал, что Энн Харгривз. Дидона обрадовалась и заявила, что у Нэн всегда был хороший аппетит.
— Никто так не любил пудинги, как эта девчонка, сэр. Наверняка, молоко у нее сладкое и здоровое, как думаете, сэр?
— Миссис Эдмонд уверяет, что маленький Горацио Артур растет не по дням, а по часам. А как тут с тобой обращаются?
— Ах, сэр, зачем вы спрашиваете? Разве вы не видите это позолоченное кресло, украшенное бриллиантами и жемчугами? Или эту комнату с хрустальными колоннами и бархатными занавесками цвета роз? А ночью — можете мне не верить сэр, я и сама-то себе верю с трудом — я сплю на шести пуховых матрасах, а под голову кладу шесть шелковых подушек!
Я сказал, что весьма рад это слышать. А хорошо ли ее кормят?
Жареной свининой, сливовым пудингом, тостами с сыром, хлебцами с жиром, отвечала она. По словам Дидоны, подобные вкусности в усадьбе Крах Всех Надежд никогда не переводятся. Я же увидел у ее ног только треснувшую тарелку с заплесневелыми хлебными крошками.
Дидона верила, что на ней небесно-голубое платье с бриллиантовыми пуговицами. С застенчивой улыбкой она спросила, нравится ли мне ее наряд?
— Ты очень хорошенькая, — отвечал я, и она осталась довольна. На самом деле женщина была в том самом коричневатом платьице, в котором гуляла в злополучное утро. Платье порвалось и загрязнилось. Волосы Дидоны были испачканы детской рвотой, а левый глаз заплыл кровью из ссадины на лбу, оставленной локтем младенца. Это душераздирающее зрелище наполнило мое сердце такой жалостью, что, не отдавая себе отчета, я лизнул палец и стер кровь с ее левого глаза.
Я открыл было рот, чтобы спросить, разрешают ли ей вставать с позолоченного кресла, инкрустированного бриллиантами и жемчугами, но услышал, как позади скрипнула дверь. Я обернулся и увидел Джона Каблука. Я ожидал, что он спросит меня, что я здесь делаю, но хозяин не заподозрил обмана, а занялся оковами Дидоны. Цепи и кандалы, как и все в этом доме, были старыми и изношенными. Неудивительно, что он опасался за их прочность. Закончив, Джон Каблук обернулся и улыбнулся мне. — Не останетесь ли выпить со мной стаканчик вина? — спросил он. — Хочу кое о чем вас рас спросить.
В библиотеке хозяин наполнил стаканы и сказал:
— Кузен, я хотел поговорить с вами о семействе, которое весьма вольготно проживает в моих английских владениях. Забыл, как их там?
— Газеркоулы?
— Да-да, верно, — мгновение он о чем-то размышлял. На темном лице появилась обычная кривая ухмылка. — Я овдовел семь недель назад, — продолжил Джон Каблук. — С тех пор, как в Англии есть женщины, не припомню, чтобы я так долго жил холостяком. Откровенно говоря, меня давно уже не прельщают радости ухаживания, поэтому буду весьма признателен, если вы возьмете на себя труд избавить меня от них и посоветуете, какая из женщин мне подойдет.
— Я совершенно уверен, что вам не понравится ни одна из них!
Он рассмеялся и положил мне руку на плечо.
— Кузен, уверяю вас, мне не так сложно угодить, как вам кажется.
— Нет, я действительно не могу. Вы должны извинить меня, но в этом деле я вам не помощник.
— Вот как! Это почему же?
— Потому что… э… потому что я собираюсь жениться на одной из них! — выпалил я.
— Поздравляю, кузен. На которой?
Я уставился на него.
— То есть?
— Просто скажите, которую берете вы, и я возьму себе другую.
— Марианну! — воскликнул я. — Ах, нет, постойте, скорее Изабеллу! То есть… — Тут до меня дошло, что, кого бы из сестер я ни выбрал, остальные подвергнутся страшной опасности.
Джон Каблук рассмеялся и участливо похлопал меня по плечу.
— Меня нисколько не удивляет, что сын Томаса Перелеска так ненасытен, когда речь идет об английских женщинах. Мои аппетиты куда скромнее. С меня хватит и одной. Так и быть, через пару дней сам поеду в деревню и посмотрю, которая из них мне приглянется. Вам останутся остальные четверо.
Неужели Изабелле, Марианне или любой другой из сестер предстоит до конца дней влачить жалкое существование в усадьбе Крах Всех Надежд? Стоило ли рождаться на свет для такой печальной доли?
Дома я больше часа рассматривал в зеркале свое отражение. В Кембридже меня всегда удивляло, почему люди часто воспринимали мои речи как оскорбление. Теперь я видел, что слова тут ни при чем — все дело в моем эльфийском лице. Его мрачная алхимия превращает все благородные человеческие чувства в свирепые эльфийские пороки. Я был в отчаянии, но в зеркале отражалась лишь эльфийская гордыня. Мое раскаяние становилось яростью, задумчивость обращалась коварством.
Декабря 9, 1811 года
В половине одиннадцатого предложил руку и сердце Изабелле Газеркоул. Милая, покладистая девушка уверила меня, что я сделал ее счастливейшей из женщин. Однако она никак не соглашалась на тайную помолвку.
— Я понимаю, что мама и тетя Эдмонд станут чинить нам препятствия, но молчание нас не спасет! Я знаю их куда лучше. Увы, пока они не расположены признать ваши неоспоримые достоинства, но со временем нам наверняка удастся их уговорить! И чем скорее мы начнем изливать на них бесконечные жалобы и мольбы, тем скорее осуществятся наши чаяния. Я буду заливаться слезами, вы изобразите отчаяние. Я сделаюсь больна — жаль, это потребует времени, ибо, как назло, вид у меня на редкость цветущий и здоровый.
