Сергей Челяев - Ключ от Снов
Между тем Коростель терял силы все быстрее, а амра по-прежнему пыхтел где-то позади и не отставал. Ян уже стал задыхаться и в очередной раз решил оглянуться, а затем уже, наверное, и остановиться; сердце бешено колотилось где-то возле горла и вдобавок предательски закололо в боку. Он обернулся и тут же на бегу ударился головой о каменный свод, который в этом месте резко опускался, чего сразу в темноте было не разобрать. Ян вскрикнул, повалился наземь, и его тут же закрутило юзом и потащило вниз – здесь подземный ход вновь вытягивался в какой-то длинный желоб, круто уходящий вглубь.
Сколько времени он летел, Ян вспомнить уже не мог. Несколько раз его подкидывало, швыряло о стены, словно он летел с ледяной горы в беспечном детстве. И, наконец, его вынесло на ровный каменный пол. Коростель жалобно застонал и с усилием поднял голову. Он лежал опять в узкой горловине лаза, той же ширины, как было и в самом начале его безумного пути. Но самое главное – прямо перед ним, в нескольких шагах долгожданной свободой зияло круглое отверстие, за которым был лес. Во всяком случае, то, что он успел разглядеть, более всего напомнило Яну стволы высоких деревьев. И Коростель скрипнул зубами, осторожно подтянул одну ногу, затем другую, и вновь, в который уже раз за эти сутки, пополз вперед. Все его тело отзывалось острой болью, у него явно было несколько легких вывихов, множество резаных ран на руках и ногах от острых камней, куча ссадин и ушибов. Но он все-таки полз, потому что позади была только смерть.
Последним усилием не столько тела, сколько воли он выпростал голову из отверстия и повис вниз головой, совершенно без сил. В тот же миг его внезапно подхватили несколько сильных рук, рывком вытащили из подземного хода и усадили на камни. Ян тут же безвольно съехал вниз, и его вновь рывком усадили обратно. У него все плыло перед глазами, и Коростель с трудом понимал, где он находится, что с ним происходит и кто эти люди, что сейчас окружили его, оживленно переговариваясь на странно знакомом ему гортанном наречии. Тут кто-то сильно ударил Коростеля по щеке рукавицей, в голове его немного прояснилось, и он поднял мутнеющий взор. Перед ним стоял зорз.
– Набегался, сердешный? – участливо покачал головой Колдун. – Ничего, сейчас передохнешь.
И он наотмашь, сильно и молча ударил Коростеля по лицу. Ян медленно сполз головой на камни, а Колдун брезгливо вытер рукавицу о полу овчинного полушубка и коротко махнул саамам. Союзные воины тут же залопотали между собой и кинулись к Яну. Один из них уже держал наготове крепкую веревку.
Внезапно один низенький саам что-то громко сказал, указывая рукой на ногу Коростеля, и вытаращил глаза. Затем охотник выкрикнул еще несколько слов, и союзные воины, как сговорились, тут же издали общий вопль ужаса. Все воины, что собрались вязать пленника, остановились как вкопанные и стали наперебой указывать друг другу на Коростеля, громко переговариваясь, как перепуганные и возбужденные деревенские мальчишки, впервые увидевшие прокаженного. Один из них уже чуть ли не тащил за руку Лекаря, который быстро шагал к ним, издали заприметив почти бесчувственного Яна. Тем временем Колдун раздраженно взглянул на размахивающих руками воинов и строго прикрикнул на них:
– Ну, чего уставились? Вяжите его, и дело с концом.
– Господин! – подбежал к нему низенький саам, на шее которого висело ожерелье из волчьих клыков. – Никто из воинов не подойдет к этому человеку.
– Это еще почему? – упер руки в бока Колдун, готовясь дать бездельнику хорошую взбучку.
– Посмотри на его ногу, господин! – возбужденно заговорил саам. – Видишь?
– Да, – спокойно ответил Колдун. – Какая-то слизь или черт-те что! Сопли одни! И что теперь?
– Ты разве не знаешь, милостивый господин? – закатил глаза воин. – Это – нельзя! Нельзя трогать. Это – смерть!
– Что ты мне еще тут болтаешь! – оборвал его Колдун. – Где смерть? Какая смерть?
– Погоди, – остановил его подошедший Лекарь. Он осторожно приблизился и склонился над Коростелем, внимательно разглядывая его сапог. Ноздри Лекаря раздувались, на скулах медленно перекатывались желваки. Прошло еще несколько мгновений тишины, прерываемой только сопением зорза, затем Лекарь стремительно выпрямился и, обернувшись, тихо процедил сквозь зубы:
– Будет лучше, если все отойдут… И скоренько…
ГЛАВА 13
СЛОВО И ЖЕСТ
– Все началось с того, что к нашим хозяевам невесть откуда пришла какая-то мерзкая старуха. Она была весьма неприятная обличьем, да так сразу и принялась понукать нашими хозяевами, что твой пастух! – начал Мастер кукол, и Гвинпин немедленно его перебил.
– Что еще за ведьма? Откуда она взялась? – осведомился он.
– Этого не знает никто, – таинственно прошептал Мастер, – но я своими глазами видел, как она неожиданно вышла из леса, и мастер Кукольник с Мастером Коротышкой как завидели ее, ну прямо-таки остолбенели! Представляешь?
– Вот это уже что-то, – важно заметил фельдмаршал Гвинпин. – И что же было дальше?
– А ты знаешь, Гвиннеус, в чем суть искусства пантомимы? – вместо ответа спросил Мастер кукол.
– Ну, в общих чертах, – замялся Гвинпин. – Я же все-таки как-никак тоже актером был…
– Тогда слушай, – заторопился Мастер. – Вчера ночью я сумел подслушать такое, что у меня просто до сих пор голова кругом идет. Хотя, признаться, это теперь объясняет мне очень многие странности и мастера Кукольника, и мастера Коротышки.
– Тогда перестань говорить загадками, – потребовал Гвинпин, – и расскажи все как есть.
– Идет, – согласился Мастер, и обе куклы заерзали, устраиваясь поудобнее.
Пантомима – искусство древнее и сокрытое от дилетантов и торопыг. У лицедейской пантомимы своя магия, своя история падений и взлетов, великих лицедеев и бездарных подражателей. В свое время еще королева белых полян Ядвига Расчетливая, умная и жестокая правительница, снискавшая себе, тем не менее, славу мудрой и щедрой покровительницы муз, однажды случайно увидела игру безвестных актеров на представлении пантомимы во время воскресной ярмарки и была совершенно очарована. Она немедленно велела доставить актеров пред свои светлые очи, обласкала их всячески и милостями, и деньгами, после чего взяла себе ко двору одного старого актера, которого особо выделила из всей бродячей труппы. Впоследствии он стал ее советником в тонком деле дипломатии, помогая королеве Выстраивать Жест и Играть Чувство. Ядвига, и сама не чуждая тонким искусствам, иногда даже пописывала вирши, один из которых и был посвящен столь поразившему ее молчаливому мастерству. Хотя, быть может, эти строчки и мысли, весьма необычные и несвойственные королевам, но вполне по плечу любому бродячему трубадуру средней руки, ей только приписывают льстивые современники, как и многое другое впоследствии?
ЧТО Я ВИДЕЛА НА ЯРМАРКЕВ ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ БЛАГОСЛОВЕННОГО ЛЕТАМим выбирает наугад.
И смерть людей, и жизнь растений,
Шаг от прощанья до прощенья,
От августа до сентября.
И шаг вперед – как шаг назад
Здесь, на подмостках старой сцены
Живет в них качеством бесценным
Искусство Видеть Сквозь Себя.
Пантомима – любви и смерти середина.
Пантомима – игра волшебного огня.
Пантомима – печальная улыбка мима.
Пантомима – Искусство Видеть Сквозь Себя.
Взгляд мима – белое стекло.
Взгляд мима – черное коварство
И разноцветное лекарство,
И звук, что кончился давно.
Но каждый отзвук – не пустяк!
Игры сердечной недостача,
Порыв безудержного плача —
Ах, все не так, ах, все не так!!!
Пантомима – любви и смерти середина.
Пантомима – игра волшебного огня.
Пантомима – печальная улыбка мима.
Пантомима – Искусство Видеть Сквозь Себя.
С тех пор с легкой руки мечтательной властительницы мимов всегда привечают в землях полян, да и в балтийских землях у них всегда найдется благодарный и, что немаловажно, не скупой зритель. Многим лицедеям и жонглерам знакомо это безмолвное умение говорить молча. Но Гвинпин никогда не мог себе и представить, что есть куклы, созданные специально только для этого искусства, которого он всю жизнь отчего-то беспричинно побаивался и сторонился. Может быть, тому виной была чарующая пластика актеров, их преувеличенные жесты и отрешенные чувства, магия которых необъяснимо нервировала деревянного философа. А может быть, просто раскрашенные белым лица, лица-маски, умевшие выражать одновременно лишь одно чувство, но так, что оно порою выплескивалось через край.
Давненько уже по балтским землям разгуливали среди других-прочих трубадуров и бродячих поэтов два актера. Теперь, пожалуй, никто уже и не вспомнит их подлинных имен, да и были ли они у них когда-нибудь, настоящие? И много ли мы знаем настоящих имен актеров, чья жизнь, как правило, – бесконечная смена масок, иные из которых так и норовят прирасти чужой личиной, да так и остаться навечно…
