Роберт Асприн - Мир воров. История таверны «Распутный Единорог». Тени Санктуария. Сезон штормов
«Пусть илсиги трепещут, когда он будет звонить во славу Вашанки!» — заявил жрец.
— Но ты этого не сделал, — прервал его Уэлгрин.
— Не скажу, что не пытался, парень. Смешал его с медью, смешал с оловом — это проклятущее вещество каждый раз всплывало на поверхность. Я, конечно, мог отлить колокол с серебром, вплавленным в металл, зная, что он расколется, как только Молин ударит по нему. Нетрудно представить себе, чем все это могло закончиться, в том числе и для меня. Я предпочел припрятать серебро, а Факельщику сказать, что все сделано в соответствии с его указанием.
— Ты припрятал серебро? — Уэлгрин закрыл лицо руками и отвернулся от мастера и от печи.
— Ну конечно, парень. Думаешь, небеса разверзнутся и Вашанка высунет голову, чтобы поведать Молину Факельщику, что в колоколе нет серебра?
— Странные вещи происходят в последнее время, — сказал Уэлгрин, когда мастер умолк. — Серебро должно было расплавиться в бронзе, верно? — спокойно спросил он.
— Да… И когда оно не расплавилось, я очень осторожно собрал его. Я буду рад разобраться до конца. Я не знаю, что дал мне Молин. Бьюсь об заклад, и он не знает. Но это работа риггли, и на ней лежит заклинание, иначе серебро расплавилось бы. Понятно? И тут являешься ты и просишь изготовить энлибарскую сталь. У тебя есть руда, и при прочих равных условиях получается сталь как сталь. Но это совсем не то, что нужно, а я знаю, что тут необходимо заклинание, заклинание для придания прочности и упругости. Никому из ныне здравствующих это заклинание не известно, но вдруг у меня появляется серебро, которое не плавится и явно обладает мощным заклинанием… И что же? Я оказался прав, Уэлгрин. Получается сталь, какую ты никогда не видел.
Уэлгрин пожал плечами и снова посмотрел на мастера.
— Ну и сколько мечей ты сможешь сделать?
— Из того, что осталось от твоей руды и моего ожерелья, около пятидесяти. А поскольку серебро мое, парень, половину я возьму себе. Так что рассчитывай на двадцать пять.
Белокурый офицер снова пожал плечами. Примерно такого поворота событий он и ожидал. Он понаблюдал за тем, как Балюструс с трудом вытащил из огня кусок раскаленного металла.
Существовали различные теории относительно закалки стали боевого оружия. Одни утверждали, что для закалки металла лучше всего подходит снежный сугроб, другие — что достаточно простой воды, но большинство соглашалось с тем, что лучше всего подходит живая плоть человека, хотя на практике подобным способом изготавливались только императорские мечи. Балюструс же веровал в морскую воду из гавани, оставленную на солнце, чтобы она наполовину выпарилась. Он сунул клинок в бочку с водой и скрылся в едком дыму.
Клинок остался цел.
— Давай старый меч, — потребовал Балюструс, и Уэлгрин кивком послал за ним Трашера.
Они сравнили клинки по весу и балансировке, а потом не спеша испробовали лезвия клинков друг о друга. Уэлгрин держал старый меч, а Балюструс — новый. Первые удары были не сильными, Уэлгрин почти не ощущал их, парируя. Потом у мастера появилась уверенность; он наносил удары новым клинком с всевозрастающей силой и невероятной точностью. Зеленые искры каскадом сыпались в вечернем свете, но Уэлгрина больше беспокоил старик, у которого, похоже, отпала необходимость в костылях. После нескольких безумных выпадов Уэлгрин отступил. Балюструс остановился, глубоко вздохнул, и клинок уперся острием в землю.
— Мы нашли то, что искали, парень, — прошептал он.
Он послал одного из подмастерьев в Санктуарий за бочонком пива. Солдаты и подмастерья навалились на эль, но Балюструс даже не притронулся к нему. Он продолжал сидеть во дворе, положив только что изготовленный клинок на поджатые уродливые ноги. Было уже темно, когда Уэлгрин присоединился к нему.
— А ты и вправду мастер, — с улыбкой сказал он, ставя перед Балюструсом кружку эля. Мастер покачал головой, отказываясь и от эля, и от комплимента.
— От меня осталась только тень, — сказал он. — Что ж, теперь у тебя есть энлибарские мечи, сынок. Что ты будешь с ними делать?
Уэлгрин сидел на корточках, облитый лунным светом. Эль согрел его в ночной прохладе и больше обычного настроил на оптимистический лад.
— Пообещав в качестве платы клинки, я смогу набрать солдат, поначалу достаточно будет нескольких человек. Мы отправимся на север и пополним ряды до нужного количества по мере продвижения. Мы заявимся к Стене Чародеев на конях и в полном снаряжении. Мы покроем себя честью и славой в битве с Нисибиси и превратимся в передовой отряд легиона.
Довольно хихикая, мастер наконец отпил глоток эля.
— Честь и слава. Уэлгрин, милый, зачем тебе слава? Что даст тебе честь? Что станет с твоими солдатами, когда забудутся Стена Чародеев и Нисибиси?
Почести и слава сами по себе были наградой для рэнканского воина; что же касается войны, то солдат без работы не останется. Уэлгрин не жаждал, конечно, ни славы, ни почестей, а его предыдущая служба была скучной, вроде службы в гарнизоне Санктуария.
— Я стану знаменитым, — решительно заявил он после некоторого раздумья. — Меня будут уважать при жизни, а когда умру, память обо мне увековечат…
— Ты уже знаменит, дружок, или ты забыл об этом? Ты вновь открыл энлибарскую сталь. Но из-за этого тебе нельзя даже открыть свое лицо. Сколько, по-твоему, тебе потребуется мечей, чтобы с почестями пройтись по улицам Рэнке? Двадцать пять? Пятьдесят? Думаешь, тебе поверят, если ты скажешь им, что получил сталь с помощью кусочков старого ожерелья риггли?
Уэлгрин встал. Обошел сидевшего инвалида.
— Я добьюсь славы. Добьюсь славы или умру.
Быстрым, незаметным движением костыля Балюструс отправил его копошиться в пыли.
— Невежливо говорить человеку в затылок. Тебе уже изменяла удача, может изменить снова. Империя никогда ничего не давала тебе и никогда ничего не даст. Но империя ничего не значит для Санктуария. Здесь есть сила, милый, сила в чистом виде.
Используй ее, и ты обретешь и почести, и славу. Говорю тебе, Уэлгрин, Джабал не вернется. Его мир созрел для захвата.
— Ты уже говорил об этом. Джабал гниет под своим дворцом. А сколько ястребиных масок пригвоздили к столбам по пути к мосту на окраине? Даже если бы я испытывал искушение, на кого я смогу рассчитывать?
— Темпус выбраковывает для тебя своих подчиненных. Уверен, что и те из масок, кто поумней, в безопасности. Они прослышали, что Джабал жив, и ждут его возвращения. Но им известно не все.
Излишняя самонадеянность Балюструса насторожила Уэлгрина. Он никогда не доверял мастеру полностью, и меньше всего, когда тот говорил загадками.
