Стивен Эриксон - Охотники за Костями
Сайген Марел вышел из переулка. Цель петляла. Сволочь. Но вот он, в десяти шагах, и вокруг почти никого. Подходяще. Пора кончать со скрытностью. Иногда горожанам полезно напоминать, что Когти везде и всюду, и они готовы совершить необходимое.
Ассасин вытянул из-под плаща смазанный ядом паральта кинжал, умело перехватил рукоять и двинулся к жертве.
На Банашара пялилась какая-то женщина дикого вида, мокрая, с угрем, свисающим у левого уха и следами присосок других угрей по всему телу. Видевшие ее люди разбегались в стороны. "Да, она похожа на зачумленную, но это не так. В воду упала или еще что. Неважно".
Он сосредоточил все внимание на спине цели, скользнул, не издавая ни звука. Нужно развернуть дурака и поглядеть, как смерть отразится в глазах. Убийце всегда нравилось так делать — по телу пробегала волна силы, когда сталкивались взоры и расцветало понимание, рождалась боль и внезапное понимание неизбежности конца.
Да, он пристрастился к такому. Но ведь не он один, не так ли?
С легкой улыбочкой Сайген Марел подошел со спины, схватил пьяницу за плечо и повернул; одновременно кинжал выскользнул из-под полы и устремился…
* * *Вопль огласил всю улицу.
Банашара развернуло. Он увидел на лице стоявшего напротив мужчины потрясение, испуг…
Рука женщины сжимала предплечье мужчины — в ладони был поблескивающий, покрытый пятнами кинжал — недоумевающий Банашар увидел, что женщина отняла руку и рубанула ладонью по локтю противника, переломив его. Кинжал кувыркнулся и зазвенел, упав на мостовую; женщина, что-то неразборчиво бурча, дернула сломанную руку вниз и врезала коленом в лицо мужчины.
Резкий треск; брызнула кровь, голова мотнулась назад, выпучились глаза — а женщина заломила его руку, вынудив противника упасть лицом на мостовую. Опустилась сверху, схватила за волосы обеими руками и принялась усердно вколачивать голову в камень.
С каждым ударом она изрыгала по слову:
— Ну
Хрясть!
уж
Хрясть!
Нет!
Хрясть!
Он
Хрясть!
МОЙ!!!
Устрашенный Банашар протянул руки, схватив женщину за мокрую куртку, и оттащил. — Ради милостей Худа! Женщина, ты раздробила ему череп! В кашу! Хватит! Хватит!
Она извернулась к нему и с необычайной ловкостью установила кончик ножа прямо под глазом. Грязное, покрытое какими-то язвами лицо ощерилось в ухмылке: — Ты! Наконец! ТЫ АРЕСТОВАН!!!
Кто-то заорал неподалеку. Опять.
* * *В тридцати шагах Скрипач, Геслер и Буян уставились на заварушку, устроенную в конце улицы. Попытка убийства, предотвращенная — с необычайной жестокостью — некоей женщиной…
Геслер схватил Скрипача за руку: — Эй, это же Хеллиан!
"Хеллиан? Сержант Хеллиан?"
Они услышали, как она объявила об аресте.
Тут со стороны моря раздались вопли, люди побежали от воды. "Да что тут?.. Нам какое дело…" Он не сводил глаз с Хеллиан, которая боролась с беднягой таким же пьяным, как она сама. Муж? Скрипач с сомнением покачал головой: — К такой не вернется. Ни шанса.
— Тут ты прав, — заметил Геслер. — Итак, Скрип, встреча через один звон?
— Да. Пока.
Трое солдат почти стразу разошлись: Геслер и Буян направились к югу, что должно было привести их на другой берег реки через ближайший мост, а Скрипач двинулся на запад, в сердце Центрального района.
Безумные крики со стороны Главных Доков у набережной звучали теперь за его спиной. Но вроде бы приближались.
"Чума. Умница Кенеб. Интересно, насколько хватит такой уловки?"
Он достиг весьма знакомых мест — края парка "Вороний Холм" — и по душе пробежал поток удовлетворения.
"Эге, я дома. Вообразить только! Дома".
Впереди, шагах в десяти, маленькая витрина, просто дверь под скособоченным навесом, на котором качается потемневший оловянный диск с вытравленным знаком. Горящая мышь. Скрипач встал и постучал в дверь. Она оказалась гораздо крепче, чем выглядела с виду. Сапер постучал еще и расслышал скрип вынимаемого засова. Дверь с треском приоткрылась. В щели показался слезящийся глаз, глянул на гостя — и пропал.
Хозяин потянул створку, и дверь распахнулась.
Скрипач прошел внутрь. Комната и ступени наверх. Хозяин был уже на полпути; он хромал, подволакивая негнущуюся ногу, а иссиня-черная сорочка волочилась следом, словно мантия императора. Лампа в руке болталась взад и вперед, отбрасывая сумятицу теней. Сержант пошел следом.
Магазин на втором этаже был переполнен. Словно это добыча грабителей после сотни битв, из сотни разоренных городов. Оружие, доспехи, каменья, гобелены, штуки тонкого шелка, штандарты погибших армий, статуи неизвестных героев, королей и королев, богов и богинь, чертей и духов. Скрипач оглядывался. Тем временем старик зажег еще две лампы.
— Хорошо поживаешь, Так.
— А ты все спустил?
Сержант моргнул. — Уж извини.
Так обошел лакированный стол и осторожно уселся в плюшевое кресло (оно вполне могло быть троном одного из квонских корольков). — Скрипач, ты безответственный ублюдок. Знаешь же, я делаю только один за раз. Не для продажи. Да, я держу свои обещания. Работаю с душой, каждый раз, но любовь к работе желудок не наполняет, жен и щенков, что так похожи на меня, не кормит. — Глазки его блестели, как похоронные монетки. — Так где он?
Скрипач скривился. — Под И'Гатаном.
— И'Гатан. Лучше он, чем ты.
— Я в этом уверен.
— Теперь смотришь на мир иначе?
— Слушай, Так, я больше не рекрут с вытаращенными зенками. Прекрати болтать так, будто я твой подмастерье, а ты чертов мастер.
Старик вздернул кустистые брои: — Ну, Скрипач, я даже не думал. Просто у тебя в тупой черепушке прошлое всколыхнулось. Старые привычки, все такое. Я сказал что сказал. Лучше он, чем ты. Кстати, тебе сколько?
— Да ладно, — пробормотал сержант, подтаскивая к себе стул и плюхаясь на него. — Я же сказал, ты хорошо поживаешь, Так. Расскажи, как бедро?
— Я старался не лечить. Хромота вызывает сочувствие, спору нет. Что еще лучше, я помалкиваю, и все решили, будто я ветеран войны. Покупатели не скупятся. Потом, мои домашние… Жены счастливы, когда знают — я не могу их поймать.
— Жены. Как ты вообще согласился?
— Гм, если четыре женщины сходятся и решают женить тебя на себе, возражать трудно, а? Дело не в моем мужественном виде, и даже не в детородном стручке промеж ног. Дело было в новой лавке и таинственных денежках, что помогли мне подняться. Дом в Центральном районе! Думаешь, я единственный в Мышатнике разорился?
— Все хорошо, что делает счастливым. Ты стараешься хромать. И стараешься держать слово. Ну?
