Лилия Баимбетова - Перемирие
— Ольса, да что случилось?
Голос ее прозвучал неуверенно и сбивчиво:
— Я… ох, я не знаю, как сказать. Ты увидишь.
— Куда мы идем?
— К девочкам, — коротко сказала Ольса, но увидев, что я не поняла, пояснила, — К моим сводным сестрам.
Краем уха я слышала уже о том, что, кроме Ольсы и двух ее сестренок, которых я видела, у властителя Квеста есть еще дети, но не от матери Ольсы, предыдущей Зеленой властительницы, которая умерла десять лет назад, а от другой женщины, ставшей его второй женой. Меня не удивляло, что властитель Квест не вернулся в Орлиную крепость после смерти первой жены, ведь Ольсе, новой Зеленой властительнице, было всего одиннадцать, а ее сестренкам — по году. Не удивляло меня и то, что властитель Квест не уезжал и сейчас, когда Ольсе сравнялось двадцать: вряд ли Ольса способна была самостоятельно управлять крепостью. Но, в сущности, ни властитель Квест, ни его новая семья не имели никакого отношения к Ласточкиной крепости.
Поднявшись на четвертый этаж, мы свернули в полутемный каменный коридор, и острые каблуки Ольсы зацокали по каменному полу. Впереди прошла девушка в светлом переднике с тазом в руках, она поклонилась нам издали и исчезла за поворотом. Наконец, Ольса остановилась и отворила тяжелую дубовую дверь. В коридор хлынул поток света, и пылинки заплясали в солнечных лучах.
Мы вошли в большую светлую комнату, по виду детскую: на полу, покрытом пушистым сине-зеленым ковром, разбросаны были игрушки. Вдоль стены стояли четыре маленькие кроватки, покрытые кружевными покрывалами, на крайней кто-то спал. На стенах, обитых зеленым шелком, висели картины в деревянных рамах: яркие солнечные пейзажи, много света, много воздуха и зелени. Перед окном стоял небольшой письменный стол, и за ним на специальном стуле с высоко расположенным сиденьем сидела пухленькая светловолосая малышка лет трех, пожалуй, и самозабвенно болтала кисточкой в банке с водой. Звон по комнате стоял такой, словно она из-за всех сил размешивала чай. Перед ней на столе стояли фарфоровые баночки с краской и разложены были листы бумаги, поближе — чистые, подальше, на краю стола — уже законченные произведения. Весьма, кстати сказать, художественная мазня, всякие разноцветные кружочки и полосочки, в городах теперь ценят такую живопись, подобную той, какой занялся Ореда Безумный на закате своей жизни.
На диване у стены сидела молодая светловолосая женщина в сиреневом платье с пышной многослойной юбкой и низко вырезанным лифом. На коленях она держала девочку лет пяти в светленьком кружевном платьице; другая девочка тех же лет сидела рядом.
Они обернули к нам испуганные лица. Женщина сняла с колен ребенка и встала.
Она была невысокая, почти одного со мной роста, и вряд ли старше меня. Таких женщин обычно ценят крестьяне, а вовсе не знать, хотя она была довольно красива. Невысокая, полная, с пышной грудью и полными сильными руками. Лицо Ольсы при виде этой женщины выразило неприязнь, и я ее прекрасно понимала, будь я на ее месте, мне тоже было бы неприятно, если мой отец женился бы на этакой кадушке после смерти своей изящной жены, Зеленой властительницы. Но у этой женщины было очаровательное лицо, правда, немного смешное, но внушающее несомненную симпатию. Тонкий, что называется орлиный нос между пухлыми щеками и огромные, словно бы удивленные голубые глаза делали ее до странности похожей на сову, и это было очень мило. Вообще, эта женщина была такого домашнего уютного вида, что, несомненно, имела успех у мужчин, им во все времена нравились такие слабенькие клушки, хранительницы домашнего очага, производительницы детей и вкусной пищи. После жизни с властительницей отцу Ольсы, наверное, захотелось чего-то принципиально иного.
В этом милом совином лице было сейчас выражение испуга и виноватости; она смотрела на Ольсу и ждала чего-то.
— Я привела ее, Инга, — сказала Ольса своим резким голосом, — Не беспокойся.
Это словно послужило для Инги сигналом, ее огромные глаза наполнились слезами, она закрыла лицо руками и разрыдалась. Ее полные обнаженные плечи затряслись. Ольса поджала губы.
Я молчала, не понимая, что происходит. Ольса потянула меня за руку к маленькой кроватке, стоявшей в углу. Я подчинилась и пошла за ней. Мы подошли и остановились возле изящной детской кроватки из светлого дерева.
Так, среди подушек, обшитых эльским кружевом, укрытая пуховым одеялом, лежала девочка лет десяти. Она разметалась во сне и тяжело дышала, льняные кудри намокли от пота. Ее тонкое личико было покрыто темными пятнами, губы почернели и распухли.
У меня перехватило дыхание.
— Что с ней?
Женщина завыла в голос.
— Инга, иди к себе, пожалуйста, — резко сказала Ольса, — И уведи детей.
Круглые голубые глаза зло глянули на Ольсу, но Инга смолчала. Она подхватила на руки маленькую художницу (та что-то протестующе запищала), тихо велела остальным девочками идти за ней, и вся процессия, сопровождаемая нашими взглядами, скрылась за тихо закрывшейся дверью. Меня это удивило, я думала, она ее захлопнет.
— Так что происходит, Ольса?
Ольса вздохнула. Лицо ее, утратившее оживление злости, стало опять растерянным.
— Она заболела вчера, — сказала Ольса тихо, — вечером стала задыхаться, жаловалась на боль в груди. Инга дала ей настойку ивового корня, и вроде бы боли стихли. А сегодня она вся пошла пятнами и… не приходит в себя.
Она замолчала и неожиданно всхлипнула.
— Ольса!
— Ох, ты не понимаешь! Это же то же самое, что и у других детей, там, в деревнях, и они все умерли, и так страшно…. Но… но… Они были еще младенцами — понимаешь? — а Лейле уже восемь, и я подумала, может быть…. Может, ты сможешь что-нибудь сделать?
— Тех детей осматривали врачеватели?
Ольса кивнула, не переставая всхлипывать.
— И что?
— Я не знаю, Эсса! — вскрикнула она в отчаянии, — Никто не понимает, что происходит! Это дыхание Времени — вот что они говорят! Дыхание Времени коснулось детей, и поэтому они умирают. И это предвестие больших бедствий.
— Перестань плакать, — буркнула я, — Ты видела, как это происходит у других детей?
— Лучше бы я не видела, — тихо сказала Ольса, — это очень страшно, и они так кричат… О-ох…
— Перестань плакать, я сказала. Слезами ты Лейле не поможешь.
— Ты не понимаешь, — говорила Ольса, вытирая лицо, — Это ужасная смерть, хуже просто нет…. Самая страшная…
— И врачеватели ничего не смогли сделать?
Она покачала головой.
— Ольса, милая, ведь я тоже не смогу.
— Я прошу тебя, — прошептала она, глядя на меня полными слез глазами.
