Анна Гурова - Превращение
Мент не поздоровался.
— Ты где был? — спросил он угрюмо.
— Я-то? Да к приятелю заходил, — ответил я не подумавши.
— К приятелю. Ну-ну.
По его голосу было ясно, что он не поверил мне ни на секунду.
Я мысленно постучал себе по лбу. Конечно, мент-то лучше знает, что кроме меня тут никто не живёт.
Страж порядка кисло осмотрел меня с головы до ног, отметив испачканную в земле одежду.
— Перепрятывал, значит! — с горечью сказал он. — Так я и знал. Никакой гражданской ответственности. Ну да ладно, попомни мои слова — я всё равно его найду! Хоть все лето на это убью, а найду!
— Ты о чём? — обалдел я.
Мент плюнул на дорогу и ушёл, не прощаясь.
Придя на участок, я понял, почему он был такой злой, и чуть не умер от хохота.
Весь огород был перерыт — хоть приезжай и сажай картошку.
Вот бедняга! Небось всю ночь трудился, на окна оглядываясь — не разбудить бы меня!
Задерживаться в Зеленкино больше не осталось никаких причин. Я быстро собрался, и в отличном настроении уехал в город.
Глава 11. Неожиданное препятствие
— Чтобы изменить себя, — сказал Грег, — ты должен родиться заново. Но прежде чем родиться — ты должен умереть.
— Чего?!
Грег позвонил мне через несколько дней после того, как я вернулся с дачи. Я как раз вернулся с работы и собирался шикарно поужинать картошкой с селёдкой и луком, но это заявление отбило мне весь аппетит.
— При чём тут смерть? Ты на что намекаешь?
В трубке раздался вздох. Так, бывало, вздыхал отец, готовясь долго разжёвывать неразумному сыну какую-нибудь простую (на его взгляд) мысль.
— Время от времени надо сбрасывать шкуру. Ты растёшь, и твоя старая кожа становится тебе мала. Собственно, она тебе уже жмёт, разве не чувствуешь?
— Какая ещё шкура? — принуждённо засмеялся я, одним глазом приглядывая за кастрюлей, в которой варилась картошка. — Моя меня вполне устраивает. Я же не змей какой-нибудь!
— Не змей, — согласился Грег. — А какая разница? Это даже к людям относится, не говоря о нас… Надо чувствовать моменты, подходящие для перемен, и не упускать их. Если ты упорно цепляешься за старое, начинается застой, который заканчивается катастрофой. И личность всё равно меняется, только очень болезненно для тебя, и… в неправильную сторону. Большинство не выдерживает такого испытания, и остаётся побитыми, надломленным и с блоком по отношению к любым переменам. Потом на них можно ставить крест. Но ты не из таких, Леха. Ты сможешь умереть и родиться заново, потому что деваться тебе всё равно некуда.
— Спасибо, успокоил, — проворчал я. — Тогда, может, объяснишь мне одну вещь? Допустим, я должен умереть. Чтобы родился… кто?
— Как «кто»?! Ты разве не знаешь?
Мне показалось, что Грег искренне удивился.
— Конечно, нет! Откуда?
— Ники сказала, что ты распознал её при первой же встрече.
Я сделал резкое движение, едва не своротив кастрюлю с плиты на пол.
— Ничего подобного! Что значит «распознал»?!
В трубке хихикнули.
— Значит, Валенок был прав, а Ники — нет. Что ж, тогда я тебе нарочно не скажу. Когда ты сам узнаешь, кто мы — ты будешь готов к последнему испытанию.
Я помотал головой.
— Что-то мне это не нравится.
— Ничего, ты ещё войдёшь во вкус. Некоторые так увлекаются переменами, что их прежняя личность исчезает вовсе.
— Во вкус чего — самоуничтожения? Так, давай перейдём к конкретике. Что мне надо будет делать на этот раз?
Грег замялся.
— Я ещё не придумал, — признался он. — Придумаю — позвоню. А ты тоже не бездельничай, помоги мне.
— Чем?
— Придумай или поищи какой-нибудь обряд ритуальной смерти.
На следующий день я позвонил Грегу с отчётом. Сам я ничего толкового не придумал. Зато поиски в сети принесли кое-какие результаты. Как ни странно, тема ритуальной смерти оказалась не такой бредовой, как я ожидал. Я даже нашёл целый психологический тренинг. Заключался он в следующем: компания едет в лес, каждый выкапывает себе могилку, забирается туда и целый день тихо в ней сидит. А вечером возвращается к жизни цветущим и обновлённым. Просто праздник какой-то!
— … короче, можно закопаться в землю, но этот как-то глупо, — закончил я.
— Леха, не парься, я уже все придумал, — сказал Грег. — Но предупреждаю, это тебе не в огороде медитировать. В пятницу после работы приедешь к парку Трёхсотлетия Петербурга. Встречаемся на берегу залива в семь вечера. Возьми с собой плавки.
— Плавки? — я содрогнулся. — Тебе какая смерть нужна — ритуальная или настоящая?! Да там ещё, может, лёд не сошёл!
— Ничего, поищем прорубь.
— И вообще я в пятницу не могу. Мне надо дочку из яслей забирать и гулять с ней до девяти. Ленка опять куда-то намылилась… Эй, Грег! Ау!
Трубка молчала.
— Грег, ты меня слышишь?
Когда он наконец ответил, голос у него был далёким и безжизненным.
— Ты сказал, дочка? У тебя есть дочь?
— Ну да. А что в этом такого?
— Это очень плохо.
— Почему?
Грег снова промолчал, и в этом молчании было что-то нехорошее. Я почувствовал, что он в смятении, и начал беспокоиться сам. Что случилось? Что я не так сказал?
— Извини. Это моя ошибка. Я должен был выяснить сразу, — заговорил он быстро и отрывисто. — Но я никогда бы не подумал, что у тебя есть ребёнок, тем более, дочь. Её не должно быть!
— Что ты несёшь?
— Извини, — повторил он. — Ты нам не подходишь.
— Как?!
— Надеюсь, ещё не слишком поздно, — сказал он покаянным тоном. — Думаю, ты ещё не зашёл слишком далеко, и способен вернуться к нормальной жизни.
Я стиснул трубку в руке.
— Но Грег, так же нельзя! Это нечестно! Вы сами пригласили… Мы договорились… Я прошёл испытание, сидел на этой чёртовой даче…
— Нет, — теперь голос моего собеседника стал холодным и далёким. — Это ради твоего же блага. Забудь обо всём. Ничего не было. И кстати, не жди, что Ники снова появится. Я приму меры.
— Ты не посмеешь! — заорал я. — Не посмеешь так поступить со мной!
Он бросил трубку. Я попытался набрать его телефон, но на экране появились слова «номер неизвестен».
Как неизвестен?! Если я с ним только что говорил, и все прекрасно определялось?!
Я швырнул телефон на пол и растоптал его в припадке дикой ярости. Через несколько секунд я остыл, и тупо уставился на ошмётки телефона. Что на меня нашло? Я совсем спятил?
Слепая ярость ушла, остались только горечь и отчаяние.
Тупая, злобная шутка! Компания моральных уродов поиздевалась надо мной всласть, а потом под надуманным предлогом от меня избавилась. Только и всего. Так почему же я в таком горе? Почему я чувствую так, будто меня предали, сломали и выкинули?
