Николай Романецкий - Утонувший в кладезе
От посадника Свет, сопровождаемый все тем же эскортом и под прикрытием все того же Буривоя Смирного, отправился в дом погибшего.
Увы, и здесь его ждало полное разочарование. Слуги Клюя Колотки были совершенно нормальными людьми, ни сном ни духом не ведавшими, кому могла понадобиться безвременная кончина их любезного хозяина, и очень скорбевшими по убитому — ауры их переполнялись черной тоской и обидой на судьбину.
Волшебные манипуляции постепенно брали свое: душа Света тоже стала переполняться. Только не тоской — привычным раздражением… Все понимающий Буривой Смирный, препровождая в кабинет погибшего хозяина очередную прислугу, бросал на соратника сочувственные взгляды. К сожалению, тут сыскник чародею Смороде помочь ничем не мог. Он, правда, предложил привезти шпаги и устроить небольшую разрядку, но Свет, вестимо, отказался. Фехтование в доме, где занавешены все зеркала — в том числе и волшебное, — не было бы кощунством разве лишь у поганых ордынцев.
А потом в доме появились родители погибшего.
Свет узнал о них от Буривоя.
В общем-то, отец и мать Клюя вряд ли могли помочь следствию: как известно, планида любого волшебника — служить обществу, и от этого служения его ничто не должно отвлекать. В том числе, и сыновняя любовь. Тем паче, если ведомо, что всякая любовь может стать угрозой Таланту. А посему волшебники редко общаются со своей семьей… К тому же, старики Колотки наверняка убиты горем. Ведь дюжинным людям человеческие эмоции не возбраняются.
Одним словом, Свет решил с Клюевыми родителями не беседовать. И продолжал тратить время впустую, приступив к повторному опросу прислуги. Все тщетно — никто на противоречиях не попадался.
Чародей помаленьку сатанел. Наконец перед ним оказалась последняя служанка. Снова привычные вопросы, набившие оскомину ответы. Не ведаю, не заметила, не видела, да нешто бы я молчала, сударь колдун…
И тут на пороге комнаты появился Буривой Смирный:
— Мать Клюя Колотки хочет поговорить с вами, чародей. Пригласить?
Свет поморщился:
— Извините, сударыня! — И когда служанка покинула комнату, спросил Буривоя: — Кто она такая?
Буривой пожал раменами:
— Булочница. Живет в Парфино, недалеко от Старой Руссы. Сорок семь лет.
С Новогородчины, подумал Свет. Землячка… И неожиданно для себя изменил решение.
— Пригласите ее, брате!
Женщина, давшая жизнь Клюю, выглядела гораздо старше своих сорока семи лет. Седые волосы, собранные в узел на затылке; круглое, полное, но какое-то пепельно-серое лицо; фиолетовые, полные тоски глаза, окруженные сеточками преждевременных морщинок. Наверное, Клюеву мать состарило обрушившееся на семью горе. А может, вся судьба сына была для нее сплошным горем — встречаются у отмеченных Талантом и такие матери…
— Садитесь, сударыня! Примите мои глубочайшие соболезнования! Муж-волшебник Колотка был прекрасным колдуном и справно послужил родине…
Женщина вскинула голову:
— Бросьте, сударь чародей!.. Возможно, он и прекрасный колдун, но сыном он был бессердечным. Как и все вы, волшебники!..
Ненависти в ней не было, но на Света тут же обрушился новый приступ раздражения. Тем не менее он сдержался.
— Зря вы так, сударыня… К волшебникам не применимы обычные моральные требования. Наше главное дело — забота о благе страны, и вам след гордиться своим сыном.
Глаза женщины наполнились слезами. Она опустила голову:
— Я бы гордилась, буде бы у меня имелись другие дети. Но Клюй оказался единственным. Поэтому я им не гордилась, я его просто любила…
Она заплакала навзрыд, как плакала в последний раз, наверное, в далеком детстве. Впрочем, вряд ли. Наверное, она рыдала и позже. Ведь Клюй Колотка был ее единственным сыном. Как Свет Сморода — для своей матери. Во всяком случае, Дубрава Смородина плакала так все тридцать два последних лета. А Свет об этом узнал чуть более полугода назад, в морозный сеченский день. Когда впервые за свою взрослую жизнь побывал дома…
Между тем мать Клюя справилась с собой, утерла слезы, подняла голову.
— Простите меня, чародей!.. Я, должноть, отнимаю у вас время. Я просто хотела вас попросить… — Вот когда ней проснулась ненависть, ненависть, заметная и безо всяких С-заклинаний. — Найдите убийцу моего сына, чародей. Найдите, и я век буду благодарить вас.
Светово раздражение переродилось в черную злобу, но это была злоба вовсе не на сидящую перед ним женщину. Это была злоба на всю подлунную, на ее устройство, убивающее детей и заставляющее рыдать матерей. И от этого — казалось бы, знакомого — чувства не освободила бы чародея никакая разрядка…
Свет встал.
— Я найду его, сударыня, обещаю вам!
Мать Клюя вышла, а Свет даже не попытался ее задержать, чтобы задать свои, важные для сыска и ничего не значащие для этой женщины вопросы. Он задал их вернувшейся в комнату служанке.
Он прекрасно знал, что не получит от нее удовлетворительных ответов — их не было да, скорее всего, и не могло быть у оплакивающей любимого хозяина, недалекой, простой словенской бабы, — но продолжал задавать ненавистные ему самому вопросы. Наверное, этим способом он пытался искупить вину, которую почему-то ощущал перед седой, преждевременно состарившейся женщиной, родившей некогда Клюя Колотку. Ибо ему ввек было не искупить вины перед другой женщиной — родившей сорок два лета назад Светозара Смороду.
7. Взгляд в былое: век 76, лето 3, сечень
О том, что умерла мать, Свет узнал в ясный морозный день. Сообщил о случившемся один из дежурных колдунов министерства.
Работы было выше головы, и потому времени раздумывать над этой смертью не имелось. В общем-то, он уже несколько месяцев не вспоминал о собственных первородителях (в последний раз это было, кажется, еще при Вере-Кристе) и гораздо больше взволновался бы, сообщи ему дежурный колдун о внезапной кончине Кудесника Остромира… Что делать: старорусская посадница Дубрава Смородина давно уже (он даже не помнил — когда) стала для него одной из множества прочих словенских посадниц — коих, как известно, в стране гораздо больше, чем чародеев… Да, время от времени он связывается со Смородами по волшебному зеркалу, но не потому, что ему этого хочется, а потому что так его приучил в школьные лета отец Ходыня. Со временем это превратилось в некий ритуал — ну вроде ежеседмичного служения в храме Семаргла… Словом, день прошел обычным порядком.
Однако ночью домовой дернул Света рассказать о случившемся Забаве.
Что тут началось!..
И вы столь спокойно восприняли смерть родной матери!.. Да вы, Светушко, опосля этого и не сын вовсе. Нешто так можно? Это же не по-человечески! Нешто так относятся к своим родителям?..
